в какой сборник входит рассказ сестры черепановы
— В какой сборник входит рассказ «Сёстры Черепановы»
— Каков, на ваш взгляд, смысл названия рассказа? Почему отец и сын Черепановы были заменены на женские персонажи?
— Какова портретная характеристика главных героинь рассказа?
-Запишите ключевые слова и детали, показывающие особенности характера героинь.
-Что известно о семье, в которой росли и воспитывались сестры?
— Какова окружающая социальная среда, что мы узнаем из рассказа о людях, живущих рядом с ними?
— В чем сходство и различия главных героинь?
— Что вы можете сказать о любимых занятиях сестер?
— Можно ли их назвать талантливыми?
— Как изменило жизнь сестер известие о знаменитых предках?
— Почему в качестве топлива для своего паровоза сестры использовали самогон? Как вы считаете, можно ли в связи с этим говорить об определенном чувстве юмора героинь, или это, наоборот, узость кругозора, или своего рода протест против воспоминаний детства, связанный с пьянством отца? А может, это народная смекалка, что называется: «Дело мастера боится»?
— Нравится ли вам жизнь в поселке? Легко ли верится, что речь идет о рубеже 20-го и 21 столетий?
— Как изменилась жизнь в поселке с изобретением сестер?
— Почему же все-таки у старшей сестры «было неспокойно на душе»?
— Чем закончилась история с изобретением сестер?
— Можно ли назвать концовку рассказа жизнеутверждающей? Обоснуйте свой ответ.
Ответы 9
«Любовь в седьмом вагоне»
Больше ниче не знаю
1. В интернете полным полно
4. Что было после бала
5. О том что же было после бала
Музыка это произведение
Казахский детский писатель Сакен Жунусов, рассказывает о детстве мальчика Болтая и его ровесников, описывает трудности детской жизни и показывает как сильно зависит жизнь детей тех людей, кто находятся рядом с ними. Рассказ учит доброте и милосердию.
Однажды на сенокосе мальчик Болтай лёг поспать, а когда проснулся почувствовал что его покусали слепни. Сильно пострадал его глаз. После этого он перестал ходить с друзьями на сельскохозяйственные работы, а находился постоянно дома. Бабушка пыталась вылечить глаз мальчика, но ей это не удавалось. Затем умерла мать мальчика. Потом у мальчика заболел другой глаз. Мальчика пытался лечить старик-знахарь чтением Корана и за это забирал из дома последнюю еду. Но знахарь не смог вылечить глаза мальчика. Потом Болтай отправился в город, где ему сделали операцию и он смог снова видеть.
автор вопроса выбрал этот ответ лучшим
Краткое содержание таково.
Болтай обычный мальчик, живет в деревне, приучен к сельскохозяйственным работам. Когда косили сено, то его покусали слепни. От этого у Болтая начались проблемы с глазами, сначала он ослеп на один, потом на второй глаз. Работать в поле он больше не мог. Лечили его сначала бабушка, как умела. Поскольку это не то привлекли местного знахаря. Но и тому не удалось вернуть нормальное зрение. К прозрению Болтая привела операция, которую сделал врач в городе. так что из всех «лекарей» ему лишь официальная медицина.
Любовь в седьмом вагоне
Те, кто искали эту книгу – слушают
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
Ольга Славникова – известная романистка, лауреат премии «Русский Букер» – представлена здесь как прекрасная рассказчица. Истории, вошедшие в сборник, увлекательны и разнообразны: love story, детектив, фантастика, лубок…
И все они объединены темой железной дороги, неиссякаемым источником сюжетов и характеров. Главное, говорит автор, будьте готовы заглянуть за пределы обыденной действительности, не важно – читаете ли вы эту книгу, сидя дома в удобном кресле или посматриваете в окно на пейзаж, мимо которого мчится скорый поезд…
Норковая шапка В.И. Падерина
Под покровом Моцарта
Любовь в седьмом вагоне
Отзывы 1
Удивительная, восхитительная писательница Ольга Славникова. Когда читаешь (слушаешь) ее рассказы и повести погружаешься в удивительный мир, в котором каждая вещь, дом, сугроб превращаются в волшебного вида живое существо (например колонны дома становятся «загипсованными ногами» :-)). А рассказы, ну что за чудо… Совсем простые «вагонные» истории превращаются в волшебные шары, в которых мы разглядываем случаи, драмы и даже целые человеческие судьбы. Честное слово, после рассказа «Тайна кошки» я загрустила до слез, а рассказ «Сестры Черепановы» поверг меня в отчаяние от тупой несправедливости жизни в лице амбициозных толстопузых чиновников. Даже представить себе не могу, каким же цветным, живым и восхитительным писательница видит этот мир – завидую 🙂
Удивительная, восхитительная писательница Ольга Славникова. Когда читаешь (слушаешь) ее рассказы и повести погружаешься в удивительный мир, в котором каждая вещь, дом, сугроб превращаются в волшебного вида живое существо (например колонны дома становятся «загипсованными ногами» :-)). А рассказы, ну что за чудо… Совсем простые «вагонные» истории превращаются в волшебные шары, в которых мы разглядываем случаи, драмы и даже целые человеческие судьбы. Честное слово, после рассказа «Тайна кошки» я загрустила до слез, а рассказ «Сестры Черепановы» поверг меня в отчаяние от тупой несправедливости жизни в лице амбициозных толстопузых чиновников. Даже представить себе не могу, каким же цветным, живым и восхитительным писательница видит этот мир – завидую 🙂
Оставьте отзыв
Напишите отзыв и получите 50 бонусных рублей на ваш счёт ЛитРес
Разработка урока «Открытие писателя». Анализ рассказа О. Славниковой «Сестры Черепановы».
Разработка урока «Открытие писателя»
Анализ рассказа О. Славниковой «Сёстры Черепановы»
Рассказы О. Славниковой – удачная находка для уроков внеклассного чтения в старших классах. Это как раз тот объём, который могут осилить ученики.
Современная писательница в своих рассказах поднимает важные нравственные проблемы, проблемы маленького человека, позволяет утвердительно ответить на вопрос о существовании сегодня настоящей литературы, думающей о человеке, болеющей за него.
Рассказ «Сёстры Черепановы» возвращает учеников к лучшим традициям русской классики, заставляет задуматься о цели и смысле жизни каждого человека, о жизненном пути.
При этом творчество О. Славниковой позволяет говорить об одном из ярких методов в современной литературе – постмодернизме. Несмотря на то, что в Медянке всё вернулось «на круги своя», общий пафос рассказа оптимистичен, выражает гордость за таланты, которыми богата русская земля.
Написан рассказ с юмором, легко читается. Думается, что ребята с интересом будут читать и найдут в рассказах признаки этого модного художественно направления.
− познакомить учащихся с творчеством современной писательницы О. Славниковой;
− воспитать вдумчивого читателя, собеседника.
− организовать и целенаправить познавательную деятельность учащихся, подготовить их к усвоению нового материала;
− развивать интерес к современной литературе;
− учить видеть индивидуальность писателя через художественные особенности произведения;
− закрепление навыков анализа текста;
− воспитывать «чувства добрые»: любовь к своей «малой Родине», близким людям.
Сборники рассказов О. Славниковой, портрет писательницы.
1. Самостоятельное чтение рассказа.
2. Один ученик получает задание – познакомить с биографией писательницы.
3. Второй ученик даёт комментарии о постмодернизме.
Вступительное слово учителя
Как сегодня в огромной массе современной литературы найти своего писателя, который вызвал бы неподдельный интерес у читателя нового поколения? Кто из современных авторов может дать ответы на вечные вопросы, которые волнуют думающих читателей? Что такое человек? Для чего он живёт? В чём смысл бытия?
Знакомство с современной литературой всегда открытие: открытие писателя, открытие новых направлений в литературе, открытие себя как вдумчивого читателя. И мне хочется, чтобы наш сегодняшний урок был открытием нового писателя – Ольги Славниковой.
Ученик даёт автобиографическую справку об Ольге Славниковой.
Ольга Славникова родилась и училась в Екатеринбурге, окончила Уральский университет, факультет журналистики. Начала печататься в журнале «Урал», затем в журналах «Новый мир», «Знамя».
В 1997 г. была номинирована на премию «Русский Букер» за повесть «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки», но Букера получила только в 2006г. за роман «2017».
В 2008г. О. Славникова получила девятую премию имени Юрия Казакова за представленный рассказ «Сёстры Черепановы», который вошёл в сборник рассказов «Любовь в седьмом вагоне».
В своих рассказах писательница предлагает читателю, готовому «заглянуть чуть дальше обыденной действительности», настроиться на волну «достоверной фантастики». Рассказ «Сёстры Черепановы» возвращает нас к лесковскому самородку Левше, к героям Ф. Абрамова и В. Шукшина, которых беспокоило сохранение русской деревни, её возрождение.
Написан в современном направлении постмодернизма.
Ученик даёт комментарии о постмодернизме.
Постмодернизм возник в результате неудовлетворенности возможностями традиционного реалистического искусства в последней трети XX века.
«Реалисту интересна реальность и человек в ней». Постмодернисту интересна не реальность, а её отражение в сознании. В культуре постмодернизма отсутствует почтение к авторитетам, святыням, здесь сняты все табу. Важнейшие художественные приёмы постмодернизма: гротеск, ирония, оксюморон. Важнейший знак – интертекстуальность, т. е. цитатность Мир воспринимается как текст. Постмодернист уверен, что одна из его задач – интерпретация наследия классиков, и он вступает в игру с читателем, которому предлагается опознать сюжетные ходы, мотивы, образы, скрытые и явные, реминисценции.
Предлагаемые вопросы по рассказу к классу
Вопрос: Что вы можете сказать о семье Черепановых? Внешности сестёр? О чём говорит фамилия?
Ответ: Старшая – Фёкла, 40 лет, младшая – Мария, 22 года. Высоки, костисты, веснушчаты. Отец был в семье существом почти мифическим, жил в тюрьме, иногда показывался в доме между отсидками. Мать из-за частых родов была похожа на «печального большого кенгуру». Умерла она в больнице, когда младшая начала ходить и собирать-разбирать любимые амбарные замки.
Говорящая фамилия сестёр Черепановых напоминает нам о знаменитых создателях первого русского паровоза.
Вопрос: Где происходят описываемые события? Чем «живёт» посёлок? Что является главным источником «энергии» для сельчан?
Ответ: Медянка – это четыре горбатые улицы, обветшалые панельные пятиэтажки, чередующиеся с избами-гнилушкми. Окружает посёлок болото, напоминающее громадного сидящего медведя. В прежние времена жили добычей и переработкой торфа. Теперь всё запущено. Медянка отрезана от внешнего мира, так как узкоколейка, связывающая посёлок с райцентром, заброшена. Но жители наладили своё производство. Главным источником энергии для Медянки стал самогон.
Вопрос: Как живут и чем занимаются сёстры Черепановы? Рассказать о старшей Фёкле и младшей Машке, об их успехах в школе, способностях (стр. 239-243).
Ответ: Фёкла работает сторожем. Машка хулиганистая, в деревне её считали юродивой. Живут тем, что ремонтируют самогонные аппараты. Сёстры невероятно талантливы. Машка вообще технический гений. В доме у сестёр налажены различные механизмы: и паровая машина, и самодельная стиральная машина, и детская зыбка, которой можно управлять из кухни.
Вопрос: С какой целью однажды в Медянку приезжают телевизионные корреспонденты? Как проходит интервью?
Ответ: В связи с юбилеем первого русского паровоза к Черепановым приезжают корреспонденты из райцентра. Сестёр «раскрашивают» как деревянные ложки и сажают под портретом Мирона Черепанова. Сунули микрофон, но рассказывать сёстрам было нечего. Про самогонные аппараты нельзя. А других достижений у них и не было. Но после того как телевизионщики отбыли, лица сестёр загорелись огнём.
Вопрос: Какие «таинственные» события стали происходить в заброшенных цехах? Почему Фёкла увидела «житьё» Медянки другими глазами?
Ответ: Одарённые сёстры Черепановы своими руками собирают аналог паровоза и приводят в порядок заброшенную железнодорожную ветку. Фёкла вдруг увидела «промытыми глазами» житьё сельчан, особенно детей. Закрытые магазины, заброшенный фельдшерский пункт, библиотеку со сломанным крыльцом – всюду на дверях ржавые замки.
Вопрос: Первый рейс паровоза. Как меняется жизнь в Медянке? Рассказать эпизод (стр. 248-251).
Ответ: Паровоз сестёр Черепановых отправился в первый рейс. В болтавшихся вагонах сидели поселковые женщины и будущие школьники. Летел паровоз как конская грива.
Связь с миром наладилась! Детей возят в школу, женщин – на рынок, прежде вечно пьяные мужики полегоньку приходят в норму. Фёкла привозит доктора, библиотекаря. Паровоз, прозванный Петровичем, работал на превосходном самогоне и развивал скорость до 40 километров в час.
Вопрос: Какие интересы появляются у сельчан? О чём мечтают?
Ответ: Необычная трезвость распространилась по Медянке. Мужики устраиваются на работу в райцентре. По субботам едут в кино. А после телевизионной передачи «Возрождение болотной Атлантиды» мужики решают построить какую-нибудь башню. А главным следствием телевизионной передачи стало то, что глава администрации Чеботарёв получает распоряжение о строительстве асфальтированной дороги до Медянки.
Вопрос: Почему рушится идиллия? За что хотят привлечь к административной ответственности одарённых сестёр?
Ответ: Счастливая жизнь рушится, когда ограниченный районный начальник понимает, что колёсный агрегат работает на самогоне, производством которого живёт забытая деревня. И вечером 2 сентября в доме у сестёр появляется милиция из района. Угроза санкций заставляет сестёр отказаться от движущегося самогонного аппарата.
Вопрос: Рассказать о переменах, произошедших в Медянке год спустя (стр. 265). Новое поколение Черепановых.
Ответ: Деревушка возвращается в первобытное состояние (стр. 265-267). «А над мастерскими сестёр Черепановых утекал металлургический дымок». Дочь младшей сестры, наследница славной фамилии, возится с гайками. В цехах продолжает звенеть железо, дышит кузня.
Вопрос: Что вы можете сказать о языке писателя? Какие элементы УНТ использует автор?
Ответ: Язык выразителен. Поражает способность несколькими деталями отразить характер героев и отношение автора к ним. Например, « коса могучая и ржавая как корабельный канат», «хулиганистая» Машка, военрук, с головой, «вбитой в покатые плечи по самые усы», географичка «с кукольными ногами», Светка, « похожая размером и видом на крупного зайца». В описании пейзажа чувствуется некая сказочность заброшенного края, преувеличение, сравнения, лёгкая ирония, олицетворение, что говорит о связи с УНТ. Например, «болото дышало, шевелилось, ворочалось»; « туман, будто стратосферный облачный слой»; «ослепшие ноги», «ледяная глотающая трясина», «пухлые огороды», «брага сладко вздыхала» и т. д. Эти немногие примеры дают исчерпывающее представление об авторе – рассказчице, глубоком психологе и тонком стилисте.
Вопрос: Кого из героев русской классики вам напомнили сёстры Черепановы?
Ответ: Лесковского самородка Левшу. Сестры также поразительно талантливы, сметливы.
Итог. Ребята, сегодня вы открыли для себя новое имя – Ольга Славникова.
Какое открытие сделали вы для себя, прочитав рассказ? Об этом вы должны написать рецензию «Открытие писателя».
Текст книги «Любовь в седьмом вагоне (сборник)»
Автор книги: Ольга Славникова
Жанр: Современные любовные романы, Любовные романы
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Однажды в размеренную жизнь сестер Черепановых вмешались телевизионные корреспонденты. Они приехали на синем грязном фургоне, у которого с брюха капала болотная жижа, и принялись колотить в ворота, рискуя получить на головы Машкиного гостинца. Фекла поторопилась их впустить, и они побежали в дом, волоча жирные черные кабели, невиданные лампы на треногах, камеру с лиловым глазом, большим, как отверстие трехлитровой банки.
– Будем брать у вас интервью! – объявил их главный, толстый мужик в торчащей вперед дымной бороде, над которой нос и щечки румянились, будто три пирожка.
– Да зачем? – удивилась Фекла, вытирая руки о фартук.
– Вы, Фекла Александровна, не волнуйтесь, – посоветовал главный телевизионщик. – Где тут у вас розетки?
Загорелись, точно кругляши огненных бревен, телевизионные лампы. Через десять минут парадный угол залы был освещен необычно ярким электрическим светом, в котором вязаная крючком парадная скатерть сделалась как творог, а портрет на стене заблестел и глянул вопросительно из своих металлургических глубин.
– Это кто у вас? – вдруг взволновался телевизионщик, наклоняясь вплотную к портрету и выставляя на обозрение здоровенную, как мешок с мукой, джинсовую задницу.
– Это папка покойный, – бойко вмешалась Машка, вышедшая к незваным гостям с топочущим Вовкой у подола и с Витькой на руках, который с энтузиазмом жевал, запихнув его целиком в мокрый розовый рот, собственный кулак.
– Нет, не папка, это не может быть ваш папка, – назидательно произнес бородач, подняв кривой и острый, похожий на рог козы, указательный палец. – Это Мирон Черепанов, младший из двух изобретателей русского паровоза. Видимо, прижизненный список с известного портрета, первая половина девятнадцатого века, никак не позже. Вот и подтверждение розыскам в архивах!
– Каким еще розыскам? – рассеянно спросила Фекла, с опаской косясь на Машку, которая рассматривала городских гостей нехорошо играющими глазами, отчего Фекла припомнила, что не все игрушки, устроенные Машкой в доме, ей известны.
– По архивам выходит, что вы прямые потомки Ефима и Мирона Черепановых, – важно проговорил бородатый. – Они построили первый в России пароходный дилижанс, который по чугунным колесопроводам возил медную руду. Черепановская железная дорога была пущена на два года раньше, чем ветка между Петербургом и Царским селом. Ефима и Мирона называют братьями Черепановыми, но они на самом деле отец и сын, слышали про это?
– Мне Феклуша старшая сестра, а стала за мамку, – встряла Машка, спуская на пол тяжелого Витьку, тут же с маху севшего на попу.
– Вот видите, – рассудительно произнес бородатый, точно Машка сообщила ему еще один важный аргумент. – Потому мы к вам и приехали. Скоро юбилей первого русского паровоза. Переодевайтесь, дорогие женщины, а потом спокойненько, не волнуясь, расскажете, как живете, как носите знаменитую фамилию.
Тут Фекла заметила, что Машка как-то странно притихла. Переодетая в неношеное шерстяное платье с пояском, она безучастно отдалась в руки узенькой телевизионной девицы и только зыркала, когда девица драла ей волосы круглой, вроде ежа, щеткой, полоская пряди и пух горячим ветром из фена. Феклу тоже причесывали, пудрили колкой кисточкой загоревшееся лицо, тянули брови куда-то верх черным карандашом. Затем сестер, раскрашенных, как деревянные ложки, усадили под портрет Мирона Черепанова, сунули им на длинной палке похожий на варежку мохнатый микрофон. Но как ни старался бородатый мужик задавать вопросы, он не вытянул из сестер никаких интересных ответов. Рассказывать про самогонные аппараты было нельзя, а никаких иных достижений в жизни сестер, собственно, и не наблюдалось. Раздосадованный, но бодрый, бородач еще поснимал лоснящийся портрет, Вовку и Витьку с красным пластмассовым грузовиком на полу, кошку Мурку, гоняющую по кухне тяжеленький воркующий шарик от подшипника. На этом телевизионщики смотали аппаратуру и отбыли.
Сестры Черепановы, стоя в воротах, глядели вслед медленно уползавшему фургону, который валяло в пыли, будто котлету в муке. Под нарисованными и пропекшимися мордочками настоящие лица сестер горели огнем.
– А че, паровоз сделать запросто, – громко заявила Машка.
– Надо сварку починить, – сказала Фекла, вытирая лицо грубо порыжевшим носовым платком.
С этого дня во вверенных попечению Феклы заброшенных цехах стали происходить таинственные события. Сестры вскрыли заросшее крапивой до самых ржавых запоров маленькое депо. Там, в застывшем, будто мармелад, машинном масле, в прогорклой пыли, в косых и тусклых, почему-то с сильной синью, солнечных лучах обнаружились памятные с детства дощатые вагончики и маленький, совершенно выпотрошенный тепловоз, похожий коробчатостью и решетчатой сеткой на носу, на советский транзисторный приемник. Осмотревшись, сестры снова заперли депо изнутри и стали ходить туда ежедневно, забирая с собой Вовку с Витькой, кастрюлю картошки и банку молока. Обитатели поселка очень скоро ощутили отсутствие сестер: без наладчиц самогонное производство стало сильно барахлить. Высланные к цехам делегаты от населения видели, как Машка несет, держа клещами, сырой и красный кус раскаленного металла, как Фекла, с железным щитком на лице, варит толстый шов на боку громадного котла, и полоса стекла на щитке играет гладким белым огнем. Что касается самогонных аппаратов, то сестры теперь выходили только на самые аварийные вызовы и брали уже не тушенкой, фланелью и марлей, а живыми деньгами, которые мало у кого имелись. Деньги сестры тратили на электроды для сварки и кое-какие запчасти.
В июле, в жару, когда подсохшее болото пахло паленой шерстью, сестры предприняли дальний поход. На шаткую узкоколейку они поставили легкую дрезину, на дрезину погрузили Вовку с Витькой, палатку, припасы, инструмент. Двигаясь по десять километров в день, сестры проверяли пути, сшивали, где надо, разболтавшиеся рельсы, заменяли сгнившие шпалы свежими чурбаками. В то лето обочины узкоколейки густо заросли мохнатыми, почти что хвойными кустами мелкой ромашки, высокими розовыми стрелами иван-чая; в горячих, распаренных цветах лениво перелетали бледные бабочки, которым, казалось, были тяжелы их большие плоские крылья; пчелы, завязываясь живыми полосатыми узелками, сосали из венчиков пьяный нектар. Вовку и Витьку с аппетитом, докрасна, ели комары, близнецы с аппетитом лопали, свистя виляющими макаронинами, походный суп – а однажды приволокли из зарослей, держа ее в четыре руки, будто шланг под сильным водяным напором, толстую гадюку. «Чугунный колесопровод! Чугунный колесопровод!» – во все горло распевала Машка, и эхо возвращалось по неживой узкоколейке, будто призрачный паровозный гудок. Так прошли все сто двадцать километров, отделявших Медянку от райцентра. В райцентре рельсы заканчивались странно: прямо в сорняках, в глухом тупике, перед пологой двугорбой свалкой, нежно горевшей битым стеклом. Зато вдоль бетонного забора тянулась узкая, будто бревно через овраг, твердая тропинка, буквально через десять минут выводившая к пыльной и многолюдной автобусной остановке.
И вот тридцатого августа, в полдень, паровоз сестер Черепановых, сопя, вышел из депо. Был он нетяжел и невелик, напоминал, действительно, старинную зингеровскую швейную машинку, поставленную на взятые от маленького тепловоза колесные пары. На открытом тендере вздыхал и шепелявил громадный чан с брагой, под чаном потрескивала и калилась небольшая чугунная печка, и змеевик, пройдя через резервуар с водой, уходил, как нитка в швейный механизм, в паровозную топку. Из четырех разрушенных вагончиков сестры собрали два и покрасили их изумрудно-зеленой масляной краской, не до конца просохшей. Впереди, на морде паровоза, где в советские времена делали красную звезду, Машка намалевала улыбающуюся физиономию не то дворняги, не то огромной черноухой мыши, срисованную с красивого золотого фантика от жвачки.
Поглазеть на пышущее диво собралась половина поселка.
– Внимание! – Фекла, высунувшись из кабины машиниста размером с огородный туалет, кричала в старый насморочный мегафон. – Завтра утром! В восемь утра! Едем в район! Детей записывать в школу! Каждый день возить будем! Пока без билетов, бесплатно!
– Это ще, на шамогонке поедет паровоз? – вылез вперед, шатаясь в полупустых сапогах, расхристанный Колесников, Славка либо Севка. – Ты лущще мне шамогонку шлей! Я шам твои телешки в район поташшу!
– Ага, потащит он! На четвереньках! Железный конь! – раздались из толпы громкие женские голоса.
– А че! Могу! – не унимался Колесников. – Ептыть, это што за Петрович?! – изумился он вдруг, тыча грязным, как морковь, указательным пальцем в сторону украшавшей паровоз черноухой зверюги.
– Какой вам Петрович, это из мультфильма, – сердито поправила вытаращенного Колесникова семилетняя Валька Зашихина, у которой дома был почти исправный, только иногда заливавший передачу как бы розовой брагой, телевизор «Горизонт».
– Фекла Алексанна, да кто же наших в школу запишет? – крикнула жившая через улицу от Черепановых голосистая Верка Круглова, мать пятерых белобрысых, тощих, как комары, девчонок-погодков. – Там у самих классы переполнены! В интернат и то не берут!
– Я договорилась в РОНО! Записывать будут в пятнадцатую школу и в двадцать восьмую, – ответила Фекла, глядя на людей, чьи запрокинутые лица, освещенные ярким солнцем, казались ей сверху похожими на горящие электрические лампочки. – Только документы соберите! Если в печках еще не стопили.
На другое утро, не в восемь, конечно, а почти в половине десятого, паровоз сестер Черепановых отправился в первый рейс. В болтавшихся вагончиках, на тесных лавках, чинно сомкнувшись круглыми плечами и коленями, сидели поселковые женщины – с сумками на животах, в новых трикотажных китайских юбках и кофтах, тут и там попачканных непросохшей зеленой краской. Будущие школьники, тоже одетые в чистое и еще больше испятнанные зеленым, лезли к окнам, кричали, дудели, подражая сиплому паровозному свистку. По дороге чуть не произошло несчастья: острой березовой веткой, хлестнувшей в открытое окно, едва не вышибло глаз средней девчонке Кругловой. Оказалось, за годы, пока узкоколейка стояла заброшенной, кривые болотные березы и черемухи вырастили на пути состава целые лиственные сети, которые с грубым шумом волоклись по корпусу паровоза – так что в нескольких местах пришлось останавливаться и прорубать топором упругую массу. Зато на открытых местах паровоз разгонялся шибко: летел, как конская грива, белый дымок, сверкали между рыжих кочек водяные зеркальца, взмывали с низким свистом вспугнутые утки. Узкоколейка легко держала бойкий паровозик, настолько маленький, что наблюдателю со стороны могло показаться, будто суставчатый кулисный механизм, как железная нога, быстро-быстро крутит педаль трехколесного велосипеда.
С тех пор паровоз с двумя рябыми от захватанной краски, переполненными вагончиками каждое утро отправлялся в район. Возили школьников, всю дорогу дремавших в обнимку с твердыми новенькими ранцами; возили женщин на рынок, где они успешно торговали крупными налитыми овощами и возвращались довольные, с деньгами в потертых, угретых за пазухами портмонетах; возили в поликлинику вновь затеплившихся, зашевелившихся старух. Проторив дорогу в Райздрав, Фекла привезла в Медянку настоящего доктора – маленького лысого мужчину в смешных усах, словно сделанных, чтоб не пропадали, из выпавших волос, с глубокими морщинами на переносице, какие бывают от шнурков на старых, уже навсегда расшнурованных ботинках. Маленький доктор Андрей Николаич с обожанием глядел на рослую Феклу и после своей работы набивался в помощники, хотя совершенно ничего не смыслил в механизмах. Однажды, обнаружив на пустыре за бетонным забором самодельный паровозик, к поездкам присоединилась зычная, мелким золотым руном завитая книгоноша: библиотекарша с тридцатилетним стажем, она объезжала на старых и горбатых рейсовых автобусах ближайшие к райцентру рабочие поселки, а вот теперь увидала способ охватить еще немного контингента. Раз в неделю, по четвергам, библиотекарша приходила к поезду, таща по ухабам колесную тележку, набитую томами; в пути она все время читала, подбоченясь, раскрыв перед накрашенным лицом, будто двустворчатое зеркало, новенькую книжку, словно глядясь, гордясь и красуясь, спустив на кончик носа, рыхлого, как мокрый сахарок, мутноватые очки. К библиотекарше и ее томам повыходили, повыползали дряхлые бывшие учительницы, две отставные бухгалтерши, жена покойного главного инженера – все с младенческими беззубыми улыбками, еще живые. Тут же, у библиотечной сумки, оказались и девчонки Кругловы, девчонки и пацан Зашихины, долговязый, с прыщами как малиновое варенье, Гришка Зотов, просивший фантастику. Для книгоноши открыли старую библиотеку, где под серой байковой пылью сохранились только ящики со слипшимися каталожными карточками и вздутые стопки журнала «Звезда»; между делом кто-то неизвестный починил, подновив его свежими белыми плахами, библиотечное крыльцо.
Сестры Черепановы думали, что паровоз, который поселковые, с легкой руки Славки либо Севки Колесникова, прозвали Петровичем, будет развивать на прямых участках дороги до сорока километров в час. Но оказалось, что можно и шестьдесят. Самогон горел в паровозной топке прозрачным, как ветер, синим огнем, отдавая машине ту неопознанную энергию, что собирали и хранили здешние болота. Топливо вырабатывалось прямо по ходу машины, шланг, тянувшийся из змеевика, мерцал, будто шелковистая нитка, уходящая в строчку. Если процесс в самогонном аппарате немного замедлялся, можно было его подбодрить, кинув в чан ведерко ягод и четверть пачки дрожжей. Брусники этой осенью высыпало видимо-невидимо, жесткие проволочные ягодники буквально расперло, и болото напоминало кроватную сетку, сквозь которую пухло краснеет ватное одеяло. Случалось, что при падении скорости сестры Черепановы стопорили машину, и пассажиры, почти не сходя с полотна, надирали крупной ягоды на весь остаток пути. Из ледяных, питаемых упругими ключами, болотных бочажек можно было заправиться водой; дров для маленькой печки тоже хватало – тут и там чернели, будто трухлявые угли, поваленные тонкие стволы. В общем, болото давало все, что было нужно для движения маленького поезда, и ни разу не случилось так, чтобы паровоз сестер Черепановых не достиг пункта назначения.
Однако пассажиров становилось все больше. Человек шестнадцать поселковых мужиков, внезапно протрезвевших и оттого натыкавшихся ногами на землю, будто сошедшие на берег матросы, устроились работать в райцентре. Несколько женщин пристрастились навещать родню. По субботам народ просился в кино. Теперь ежедневно приходилось делать не один, а два рейса, причем на обратный путь требовалось больше времени и топлива, потому что перецепить вагоны в тупике, застеленном многими ржавыми рельсами, но затянутом поверх путевого хозяйства слежавшейся свалкой, было невозможно. Поэтому Фекла обратилась ко всем, чтобы для паровоза дополнительно приносили самогон.
На удивление, с бутылями ясного, как литое стекло, спиртного продукта потянулись мужики. Теперь это у них называлось «выпить с Петровичем». Составив взносы рядком у воротец депо, они солидно садились покурить, давая друг другу в заскорузлых горстях живого огонька, осторожно заводя трезвые разговоры, как бы не совсем узнавая себя и других. Необычная трезвость распространялась по поселку Медянка. Трезвость была как яркий свет, резавший водянистые испитые глаза; многие при этом свете не могли заснуть и маялись, не в силах отключить горящий, как лампа, собственный мозг, на который из ночи летела мохнатая черная мошкара. Не обошлось без плохого. Тихий и седенький, как травяной корешок, старик Василий Зотов, по пьянке спавший либо на кухонной лавке, либо в огороде между гряд, очнулся и принялся бегать по поселку, сверкая купленными ему лет пятнадцать назад детскими резиновыми сапожками – и так забежал в болото, в самую трясину: нашли ту самую промоину с разбитой, будто жир на супе, мусорной ряской и висевшую почему-то на вербе дедову кепку. Участковый Петя, долговязый мужик, весь состоящий из хрящей и розовеющей в мелких сосудах мороженой крови, тоже со всеми вылез на свет из своей, треснутой вдоль, панельной квартиры и, вздыхая по деду, составил протокол.
В целом же мужики справлялись с протрезвлением. На улицах Медянки, чего не бывало давненько, стали появляться бритые мужские лица: голая кожа на месте снятых бород казалась совершенно белой по сравнению с морщинистым загаром, что делало мужиков похожими на обезьян. Будто вернувшись с войны, они узнавали своих подросших детей, осматривали хозяйство, принимались что-то понемногу чинить, понемногу плотничать: сперва получалось криво и инструментом по пальцам, но потом все лучше и лучше.
Между прочим, оборудование для гранулирования и брикетирования торфа, десять лет валявшееся по дворам и зараставшее лебедой, стало потихоньку возвращаться в цеха. Его притаскивали с широкими смущенными улыбками и сваливали в кучи, в которых то и дело что-то со скрежетом двигалось, точно мертвые агрегаты чувствовали близко свои недостающие части. Если находилось свободное время, Фекла с Машкой сортировали вспученное и гнутое железо, разбираясь, как оно когда-то работало. Сперва казалось, что запустить цеха, исходя из этого лежалого металлолома, невозможно. Но потом Машка додумалась до хулиганского технического решения, напоминавшего принципом детские качели, и сестры, по вечерам убрав со стола, рисовали в школьной тетрадке чертежи.
У Феклы, наоборот, было неспокойно на душе. Она догадывалась, что ежедневное прибытие в район самодельного, нигде не зарегистрированного транспортного средства нарушает какой-нибудь закон, а если даже нет – все равно нарушает ход вещей, по которому живут остальные нормальные люди, не изобретающие паровозов. Высадив в тупике грузно ссыпавшихся на гравий пассажиров, она предпочитала теперь не ждать на виду у городских, мелких в своей многочисленности, одинаково сереющих окон, но отгоняла состав за три километра, в рыжий сосновый лесок. И даже эта мера казалась Фекле недостаточной. Она все время ждала, что к ней придут какие-нибудь официальные люди и потребуют предъявить какие-нибудь, отсутствующие у нее, документы.
Как оказалось, не зря.
Все, как и в прошлый раз, началось с журналистов. В одно прекрасное майское утро паровоз, прибывший к свалке, был встречен в упор круглым пристальным взглядом телекамеры, расположившейся на самом высоком, сверкающем на солнце, мусорном бугре. Командовал тот самый толстый бородач, что приезжал в Медянку брать у сестер интервью. Бородач весь лучился восторгом, охлопывал и чуть не обнимал прыскавшую паром горячую машину, гонял бледного, мотавшего челкой, оператора, требуя снять запекшийся чан с брагой, похожую на дудку паровозную трубу, настороженных пассажиров в окошках, растрепанную Машку, торжественно спускавшуюся, обнимая рукой живот, из кабины машиниста.
– Вот это паровоз! Вот это, я понимаю, Черепановы! – кричал телевизионщик, чмокая поочередно Машку и Феклу, щедро погружая их в табачную духоту своей бороды.
Остальные телевизионщики аплодировали. Пассажиров, наконец потянувшихся вылезать из вагонов, тоже обнимали и хлопали, трясли их красные, перехватывающие поклажу, руки, будто они были не приехавшие по ежедневным делам обыкновенные граждане, а вернувшиеся из полета космонавты.
На другой же день телевизионщики были в Медянке. Толстый бородач носился везде, колыхаясь и даже будто позванивая, как детская игрушка ванька-встанька. Больше, чем сестры, сделавшие паровоз, его поражали мужики, бросившие пить. Этот феномен бородач постигнуть не мог. Мужики, одетые по случаю съемок в лежалые, с твердыми воротниками, белые рубахи, втолковывали телевизионщику, что изнутри человека исходит свет, вот, ептыть, как из сарая с зажженным электричеством, и как только этот свет, значит, загорится, так хрен заснешь, пока не привыкнешь. Маленький доктор Андрей Николаич, посверкивая мелкими, как мошка, протертыми очочками, дал комментарий, что им проведена частичная диспансеризация протрезвевшего населения Медянки и что Фекла Черепанова силой технического гения намного превосходит своих знаменитых предков.
Через две недели по областному каналу показали большой сюжет «Возрождение болотной Атлантиды». Поселковые, собравшись по нескольким домам, где были еще живые телевизоры, с восторгом узнавали в мерцающих размытых привидениях себя и свою родню. После передачи поселок совсем загордился. По вечерам мужики, сидя на старых осклизлых бревнах возле торфяного ручейка, горячо обсуждали идею, а не построить ли в Медянке какую-нибудь башню. Спорили, ставить башню перед магазином или перед бывшим Домом Культуры, из камня или, может, из бруса, и на сколько этажей. Тем временем передачу, порезанную и переименованную, повторили на одном из центральных каналов. В Интернете появились снимки самодельного паровоза с курносым Микки-Маусом на чугунном фасаде. Феномен не-пития в окружении разливанного моря качественного самогона горячо обсуждался в блогах, причем преобладали толкования мистические. Бородатый телевизионщик, на которого произвели большое впечатление рассуждения мужиков о внутреннем свете, поставил на себе эксперимент, после чего опубликовал в своем ЖЖ внезапно написавшиеся стихи:
Я пару дней не пил.
И понял, что напрасно
Провел я эти дни. Душа моя чиста.
Речь искрення, походка безопасна.
Жизнь не начнется с чистого листа…
Однако самым важным следствием телевизионной передачи было то, что глава районной администрации Чеботарев, плотный и внутренне твердый мужчина, словно каким-то мощным механизмом спрессованный в брикет, получил распоряжение в форме пожелания: оказать всемерную помощь возрождающемуся рабочему поселку Медянка. В пожелании, спущенном из весьма высоких инстанций, строго предписывалось, прежде всего, построить до Медянки хорошую асфальтовую дорогу и пустить по ней рейсовый автобус.
Работа закипела немедленно. На рваные, закисшие корками, остатки прежней трассы были брошены все резервы людей и техники. На всем протяжении полуутопшей дороги рабочие в грязных оранжевых жилетах, поедаемые мошкой, раскидывали лопатами моментально сыреющий щебень, ровняли, будто жирный огородный чернозем, свежесваренный асфальт. Материала не жалели отнюдь: там, где были ямы, делали бугры, примерно такой же высоты, какой была глубина. Поселковые ходили смотреть. Дородный Митька Шутов, ставший по трезвости представительным и даже красивым в курчавой бараньей седине, хвастал, что теперь накопит на новые «Жигули».
И вот опять наступило первое сентября. Паровоз, тащивший полные вагоны наглаженных и причесанных школьников, только еще заворачивал в тупик, а Фекла уже увидала в окно, что поезду приготовлена торжественная встреча. Под навесом, чинно и тесно, точно бочки и мешки на складе, стояли мужчины в строгих костюмах, с благожелательностью на лицах; среди них, на левом фланге, выделялась белоснежным корпусом единственная женщина крупного начальственного вида, в прическе будто большая лисья шапка. Впереди всех улыбался невысокий плотный товарищ, словно чем-то сдавленный сверху, отчего улыбка его напоминала вылезшую из слоеного пирога полоску варенья.
– Чеботарев, глава администрации, – веско представился товарищ, как только Фекла, застопорив паровик, спрыгнула на землю. – А вы, стало быть, продолжаете у нас славную династию народных умельцев? Рад, очень рад познакомиться, – Чеботарев шагнул было пожать протянутую руку Феклы, но, увидав, что ее ладонь в машинном масле, сделал пальцами движение, будто хотел пощекотать деревенскую женщину под костистым подбородком.
Тут из вагонов, пихаясь и охаживая друг дружку букетами огородных, нарезанных матерями, георгин, посыпались школьники. Сразу появились откуда-то двое с фотоаппаратами. Чеботарев, крякнув и покраснев, поднял на руки младшую девчонку Зашихину, упершуюся исцарапанными кулачками в растопыренные лацканы. Попозировав таким образом минут пятнадцать – причем длинная девчонка ерзала слезть и почти доставала расхлябанными сандалиями до земли, – Чеботарев как бы перешел в иное, более демократическое качество.
– Ба! Да это же самогонный аппарат! – воскликнул он, по-хозяйски оглядывая заснувший паровик.
– Нет! Это паровоз! – громко встряла Машка, высовываясь из будки машинистов.
Машка ходила уже на сносях, но ни за что не захотела остаться дома в торжественный день. Живот ее сделался огромным и натягивал ситцевое платье, словно стремился взмыть, как воздушный шар; Машкины заплывшие глаза возбужденно блестели, веснушки на бледной коже походили уже не на опилки, а на размытые ржавые пятнышки, характерные для местных болотных лягушек.
– Да ладно, вот брага, вот змеевик! Я что, не мужик, не понимаю? – продолжал играть в демократию громогласный Чеботарев. – Поднесли бы стакашек главе администрации! – подмигнул он, уверенный, что сейчас побегут бегом и поднесут.
Вместо этого Машка, хитренько наморщив нос, дернула у себя над головой какой-то шнурок. Паровозная труба внезапно раздвинулась на манер подзорной, освободив неизвестные доселе клапаны, и взревела мокрым диким ревом, которого доселе никто не слышал. От неожиданности глава администрации взбрыкнул, выбив ботинками из гравия облачко пыли, и его сдавленная физиономия пошла бледными и красными слоями. Остальные тоже отпрянули, вытаращившись на трубу, медленно спускавшуюся в прежнее положение, стравливая похожие на меховую манжетку остатки пара.
– Ну, как стакашек? Ой, не могу… – Машка заливалась смехом, падая ничком на свой громадный живот, который, казалось, отдельно хохотал и булькал.
Дети, совершенно забывшие про первый урок, зашлись от восторга. Они скакали, мутузили друг друга, кричали «Тетя Маша, еще!», ревели, составив рупором ладони, пытаясь изобразить слоновий, разодравший окрестности, звук. На тугих лицах чеботаревской свиты тоже проступили осторожные вопросительные улыбки. Они моментально исчезли, когда глава администрации гневно повел бровями, с трудом шевеля лежавшие на лбу спрессованные морщины.
– Ну, чего смешно, чего смешно?! – заорал он на Машку, снова согнувшуюся от неудержимого хохота. – Дурында сельская!
С этими словами глава администрации повелительно махнул своим и, весь как уголь, багровый в серой седине, зашагал вверх по тропинке, со скрежетом вбивая короткие ноги в синеватый гравий. Свита, тотчас приняв деловитый и скромный вид, поспешила за ним; женщине начальственного вида, грузно вихлявшей каблуками на острых камешках, никто не помогал.
Вечером второго сентября, часов около девяти, в ворота дома Черепановых замолотили кулаками. За воротами стоял участковый Петя, в старом, каком-то арестантском трико с вытянутыми и обзелененными коленями, в милицейской фуражке, криво сидевшей на его длинной, грубо остриженной, будто тупым рубанком обработанной голове. С Петей было еще два незнакомых милиционера, явно из района, в полной форме. Один дядька был плотен, одышлив, с черными кустами из толстого носа, другой, длинный, выступающим прикусом напоминал грызуна.
– Гражданка Черепанова? – Незнакомые милиционеры, синхронно козырнув, предъявили Фекле красные удостоверения.
В залу прошли молча, Фекла между двух чужих милицейских. Сели за стол, на котором от ужина оставались неубранными плетенка с серым хлебом и наполовину вытекший в миску соленый помидор.