в каком городе в 1989 г началось шахтерское забастовочное движение

Закопавшие СССР Шахтерские забастовки 1989-1991 годов: успех для единиц — поражение для многих

В марте 1991 года начался последний раунд шахтерских забастовок, ознаменовавших окончательный развал СССР. Это был финал длительной стачечной эпопеи, благодаря которой страна получила новый опыт взаимоотношений пролетариата и правящих элит. Корреспондент «Ленты.ру» посетил Кузбасс и Воркуту, чтобы поговорить с участниками тех событий, положивших конец советской экономике и стране в целом.

«Так жить нельзя»

Двадцать пять лет назад, в конце марта 1991 года, министр угольной промышленности СССР Михаил Щадов выступил по Центральному телевидению. Министр обнародовал предварительные итоги весенней серии забастовок. Только за один месяц стачек прямые подсчитанные потери отрасли составили четверть миллиарда рублей. При средней зарплате по Союзу около пятисот рублей — относительно немного. Однако были еще металлурги и машиностроители, понесшие из-за нехватки угля куда большие убытки. «Все это может привести к коллапсу советской экономики в целом», — предупредил Михаил Щадов.

Забастовки горняков за два года превратились в настоящее политическое бедствие, между очагами которого разрывалось разнообразное начальство. Кроме министра Щадова — советский премьер Рыжков (сказавший знаменитое «Так жить нельзя» именно по поводу жизни в Кузбассе), половина Политбюро, председатель совмина РСФСР Силаев. Чуть пониже — два первых секретаря по фамилии Мельников: Владимир — в Коми, Александр — в Кемеровской области. И отдельно — Борис Ельцин, во многом благодаря шахтерам ставший председателем Верховного совета РСФСР.

«В марте 1991-го мы вообще не хотели бастовать, — вспоминает Вячеслав Голиков, электрослесарь с кузбасской шахты «Первомайская», ставший руководителем областного совета рабочих комитетов. — Объявили стачку на один день. Чисто политические требования: отставка Горбачева, роспуск Совета народных депутатов СССР, поддержка Ельцину, Верховному совету РСФСР и дальнейшим реформам. Суверенитет России, по факту. Рассчитывал ли кто-то, что Горбачев испугается и уйдет? А почему нет? За два года стачек чего только не было. Но этого не произошло. И это также повлияло на то, что однодневная забастовка затянулась надолго, и по всей стране. Потому что за Кузбассом в стачку легли более 200 тысяч горняков в других регионах».

Начало: Воркута

«Наступающий 1989 год — год начала работы всех предприятий в условиях полного хозрасчета, самоокупаемости и самофинансирования, — напоминает предновогодняя передовица газеты «Заполярье», Воркута. — Надо быстрее устранять упущения, активнее подключать резервы, больше проявлять заботы о нуждах трудящихся».

Через два месяца тон публикаций сменился: «Коллектив участка №9 шахты «Северная» вынужден был пойти на крайнюю меру, не найдя ни у кого ответов на волнующие их проблемы… 2 марта горняки не вышли из шахты и предъявили требования по условиям оплаты труда, сокращению аппарата шахты».

Крайняя мера — поскольку забастовка на «Северной» была едва ли не первой заметной акцией в цепи горняцких стачек на излете СССР. Причины пока экономические: последовательное урезание льгот и привилегий Крайнему Северу, наложенное на позднесоветский дефицит всего. «Северные в свое время были сто процентов, позже стали восемьдесят. Горняцкие доплаты срезали, отпуска уменьшали. Заманили одним, а вышло вот как», — говорит Леонид Коффе, приехавший в Воркуту из Томска ровно шестьдесят лет назад, в 1956 году.

В 1989 году Коффе работал заместителем главного инженера «Северной», и одну из первых забастовок угольщиков запомнил хорошо: «Активен был бригадир Юрий Василенко. Под его руководством смена три дня не выходила на поверхность, пока не приехали Михаил Щадов и первый секретарь Мельников. По телефону переговаривались, увещевали. Но ребята уперлись: не выйдем, пока не сделаете».

На собрании трудового коллектива министр Щадов признал требования справедливыми. И это правильно, уверен инженер: «Подземникам по сравнению с тем, кто в киоске газетном сидит, должны быть четкие, железные льготы — чтобы все видели, зачем он туда лезет».

Начало: Кузбасс

«Это было 11 июля 1989 года. Жара, температура за тридцать, — вспоминает старт первой крупной забастовки Кузбасса Сергей Кислицын, в то время начальник участка на шахте имени Ленина, что в Междуреченске. — Увидел перед входом в административно-бытовой комбинат толпу шахтеров. Оказались соседи с шахты Шевякова — пришли к нам на шахту Ленина агитировать за забастовку».

Требования, говорит Кислицын, были не столько экономические, столько бытовые: «Мыло в душевых, портянки, условия на шахте. Руководители того времени считали, что все это несерьезно. Но когда шахта Ленина присоединилась к забастовке — проблемы были у всех одинаковые, — информация полетела на другие шахты: город-то шахтерский, все соседи. Это было как разорвавшаяся бомба».

О мыле, дефицит которого обнаружился не только в шахтерских душевых, и о том, что из продажи одновременно исчезли крупы, масло, макароны, мясо и колбаса, горняки сигнализировали с начала года. Повсюду, включая телепрограмму «Прожектор перестройки». Ответы, по российской традиции, приходили от тех, на кого жаловались, — в лучшем случае «факты подтверждаются не полностью». Как вспоминает Петр Бухтияров, возглавлявший несколько шахт региона, дошло до того, что люди собирались в шахты бросаться. Так что выходу на площадь не удивился никто. Хотя процесс впечатлил многих.

«Настроение одно: пусть руководство объяснит, как дальше работать, — рассказывает Кислицын. — Тысячи людей в черных шахтерских робах двигались в полной тишине. Молча. Только угольная пыль над ними висела. Моя жена тогда сынишку из детсада забирала и увидела это шествие. Ее первое впечатление: «Неужели война?!»».

Ждали всего. Не исключали и новочеркасский вариант развития событий. Профессор Кемеровского госуниверситета Александр Коновалов подтверждает, что такая вероятность была и были люди, готовые действовать именно так. «Но первый секретарь Мельников — мягкий, интеллигентный человек — не допустил бы этого, — уверен историк. — В Москве же власть просто растерялась, не знали как быть».

«Горняки, которые выходили на площади, искренне пытались изменить страну к лучшему, — уверен губернатор Кемеровской области Аман Тулеев, по просьбе «Ленты.ру» оценивший события четвертьвековой давности. — Мысли у них были светлые, многие их требования я и сейчас поддерживаю. Ведь они требовали самого необходимого — улучшения условий жизни и экологической ситуации, отмены талонов, борьбы с коррупцией и преступностью».

Угольный министр Щадов прибыл в Междуреченск на следующий день. Вопрос с мылом и другими бытовыми проблемами был решен сразу: выделить из госрезерва. Люди, уточнив прочие требования, разошлись. В Междуреченске стачка временно прекратилась. В остальном Кузбассе — только началась.

Требования

«Только и слышишь, как ребята головами о спинки кресел стукаются — бум-бум, бум-бум», — вспоминает член Новокузнецкого стачкома, горный мастер шахты «Байдаевская» Виктор Морозов сбор шахтерских делегаций в доме культуры в Прокопьевске. «Неделю до того никто не спал, на площадях все были, а сели — и стали вырубаться один за другим».

«Требования выдвигали уже от всего Кузбасса. А только у нашего стачкома был отпечатанный в типографии вариант, — отмечает Вячеслав Голиков. — Спорят-спорят, спорят-спорят — тут я выхожу, зачитываю наш первый тезис: «Экономическая самостоятельность предприятия». Затихли все. А потом: «Правильно, записываем!» Дальше опять спорят, выхожу я — второе им, третье. В конце концов мне и кричат: «Чего ты таскаешься? Стой там, говори сюда все, что есть». Раздали людям, те посмотрели, проголосовали».

«А потом, — рассказывает Юрий Комаров, горнорабочий очистного забоя с шахты «Абашевская» и коллега Морозова по стачкому, — мы поняли, что работать так очень сложно: народу тысячи две, все кричат. Выбрали несколько человек от каждого города — пусть они обрабатывают требования, встречают правительственную комиссию и ведут переговоры. Дело пошло».

Тут вдруг выяснилось, что шахтеры, с их умением организовываться и решительно действовать, нужны всем. Власти РСФСР, без пяти минут новой России — для противодействия центру. Межрегиональной группе и прочим демократическим силам — для борьбы с партаппаратчиками. Появившимся новым профсоюзам — для стычек друг с другом и с официальным советским ВЦСПС.

Соглашение со стачечным комитетом Кузбасса подписали представители Совмина, ЦК и ВЦСПС. Среди пунктов соглашения были, например, требования помогать развивающимся странам с учетом реально складывающейся экономической ситуации и лишить привилегий первых руководителей всех рангов.

Пять листов по три колонки на каждом — «Требования трудящихся», «Ход выполнения», «Выводы и замечания». Пункт первый — требование: «Производить выплату вечерних и ночных смен согласно постановлению…»; выполнение: «Предприятия города этих средств не имеют». Выводы: «Вечерние решены».

Но с подписанием соглашения ситуация сама собой не улучшилась. «Люди приходили на смену, садились и говорили: «Начальник, зарплата будет? Если нет, в шахту не пойдем», — вспоминает Сергей Кислицын. — Поворачивались и уходили. И так месяцами. Катавасия с управлением: компартия сыпалась на глазах, другой власти еще не было. Рабочие комитеты лезли всюду, где можно было поруководить. А среди руководителей движения были те, кто, простите, с братом букварь скурил еще в третьем классе. Понимание крупного хозяйства, производственных отношений отсутствовало».

И все же, уверен Вячеслав Голиков, даже самые оригинальные экономические требования были вполне разумны: «Мы просили дать удочку, а рыбу наловим сами. После распада СССР шахтеры просили уже только рыбы как таковой». В набор «удочек», как указывает Юрий Комаров, входил, к примеру, банк с валютными счетами — созданный за восемь месяцев не без участия рабочих комитетов на базе Жилсоцбанка СССР. «Угольщики и металлурги получили возможность прямо торговать с заграницей, не перегоняя выручку в рубли», — поясняет Виктор Морозов.

Среди стачкомовских трофеев оказались четыре Ту-154М для Новокузнецкого авиаотряда: городской аэропорт решением центра превращался в международный. «Министр гражданской авиации ни в какую, — вспоминает Комаров. — Пришлось его пару раз стукнуть. Прямо в его кабинете».

Искушения

В связи со стачками тех времен приводят высказывание Михаила Горбачева по поводу региональных партийных организаций: «Вы их давите снизу, а мы будем давить сверху». Сказано было не шахтерам и по совершенно другому поводу — но на горняцкое желание мыла, мяса и справедливости слова генсека легли наилучшим образом. Особенно когда речь зашла о создании параллельных структур власти — на уровне даже не регионов, но страны.

Представительство Новокузнецкого рабочего комитета находилось в Белом доме на 17-м этаже. «Ни у кого из стачкомов такого не было, — не скрывает гордости Комаров. — Поэтому на нас замкнулась общесоветская стачка».

Виктор Морозов, отряженный в Москву, каждое утро сводил шахты с металлургическими комбинатами — чтобы не прерывался производственный процесс. «Принцип такой, — объясняет он. — Сегодня эта шахта отпускает уголь в Липецк и Магнитку, а эти бастуют. Завтра наоборот». Кроме прочего, Морозов следил за пополнением образованного при шахтерском движении фонда социальных гарантий. Шахтам, которым вообще перекрывали кислород, из него могли что-то подкинуть. Финансировали фонд металлургические комбинаты. Хочешь получать уголь, пополняй фонд».

Через искушение властью — не только экономической — прошли почти все. «1989 год, приезжают из Москвы партийцы, — вспоминает Вячеслав Голиков. — Говорят: «Мы вас в обком возьмем. А хотите — в Москву в ЦК». «Так я беспартийный», говорю. «Примем!»».

От места в партийной номенклатуре Голиков отказался — как и его коллеги. Впрочем, от работы со Старой площадью руководителей стачки это не избавило. «Пятнадцать делегатов по кабинетам ЦК бегают, — описывает Юрий Комаров один из визитов в Москву. — Отчеты толстенные собираем, которые для рабочих комитетов партийцы по итогам встреч готовили. Решили закурить. «Можно?» — «Можно, ребята, курите». Зря они это сказали: дым такой, что тараканы на всей Старой площади какие сдохли, какие на Солянку убежали. Инструктора окна открывают, а бесполезно. Шум, мат, «Беломор». ».

Одной из причин своего поражения стачкомовцы считают массовый поход активистов в депутаты всех уровней. «Растащили наших по углам, — рассуждает Комаров. — Через рабочий комитет проходили легко, и кампании никакой не надо было. А там дальше… Одному одно, другому другое — кого спаивали, кого запугивали, кого покупали — так и затягивало».

Через рабочий комитет в депутаты Кемеровского областного совета прошел и Аман Тулеев, впоследствии возглавивший областной парламент. «Он был известен как хороший железнодорожник, — объясняет Виктор Морозов. — При нем было прекрасно налажено снабжение шахт порожняком, мы до того страдали от нехватки вагонов».

И Морозов, и Комаров, и Голиков тоже стали областными депутатами. Сегодня они называют это не иначе как «разбазариванием рабочего комитета».

За что боролись…

Источник

ed_glezin

ed_glezin

10 июля 1989 года началась самая крупная за всю историю страны забастовка. Все началось с шахтеров Кузбасса, в городе Междуреченске на шахте им. Шевякова. Забастовка стартовала по совершенно, казалось бы, незначительному поводу — в мойке, где шахтеры моются после смены, не было мыла. Не какого-то там специально ароматизированного или бактерицидного, не было обычного хозяйственного мыла! И через несколько дней в стране бастовало почти 600 тысяч человек — от Сахалина до украинского Донбасса. Да как бастовали-то! Выходили колоннами на центральные площади городов, занимали трибуны, на которые было дозволено подниматься только партийным бонзам, включали микрофоны и говорили все что хотели и всем кому хотели. Такого не было в российской истории ни до, ни после.

Летом 1989 года в СССР в условиях проводимой в стране Перестройки поднялась волна открытого многотысячного забастовочного движения. В июле 1989 года массовые забастовки начались в шахтёрских регионах — Печорском угольном бассейне (Коми АССР), Кузбассе (РСФСР), Донбассе (УССР), Карагандинском бассейне (КазССР).

Прекратив работу в Междуреченске, оставив необходимое количество работников для сохранения жизнедеятельности шахт, рабочие вышли на улицы и площади городов. Порядок поддерживался силами бастующих, образовались забастовочные комитеты. Многотысячные митинги шахтёров продолжались помногу часов. Стали появляться новые рабочие лидеры, выдвигаться кандидатуры в забастовочные комитеты. Уже на пятый день в Кузбассе был сформирован и начал работать областной забастовочный комитет. Шахтеры вместе с милицией патрулировали районы городов.

К возмущению вышедших после ночной смены работников присоединилась первая смена, которая готовилась к спуску в шахту, тут же послали гонцов на другие шахты города — Усинскую, Томскую, Распадскую, им. Ленина. К обеду по всей области поползли слухи один диковинней другого — шахтеры в Междуреченске встали, остановили шахты, милиция ничего не может сделать.

Но шахтеры не встали, они легли. Придя на площадь, ожидая ответа и выражая готовность добиваться своих требований, шахтеры, вышедшие из шахты, следовали старому правилу, что лучше сидеть, чем стоять, но еще лучше лежать. И площадь легла — на солнцепеке, в сорокаградусную жару шахтеры начали небывалую акцию.

Точно так же все произошло и в соседних городах — Осинниках, Новокузнецке, Киселевске, Прокопьевске, Ленинске-Кузнецком, Березовском, Кемерово. Волна забастовок катилась по городам с юга на север,

Уже на второй день в Междуреченске появился министр угольной промышленности СССР Михаил Щадов, который своим низким и хриплым голосом, выступая с трибуны перед площадью, заполненной шахтерами, увещевал шахтеров, убеждая их вернуться к работе и обещая решить все проблемы. Но ему, грозному министру, руководителю отрасли, где всегда преобладал суровый авторитарный стиль управления, не верили.

В чем дело, почему у советских тогда еще людей, у шахтеров, которые зарабатывали по тогдашним меркам приличные деньги — до 600 рублей в месяц, возникло не просто недоверие, а полноценное гражданское неповиновение.

Отказ от работы, остановка предприятий, неподчинение властям, публичный выход на площади — это все не просто противоречило тогдашнему укладу, а переворачивало его! Рабочий класс, который правящая тогда партия называла своей опорой, выступал против этой власти!

Вскоре в Кузбасс приехала комиссия во главе с секретарем ЦК КПСС Николаем Слюньковым. Примечательной фигурой этой комиссии был глава тогдашних профсоюзов (ВЦСПС) Степан Шалаев, который принимал участие в работе на стороне правительственной комиссии, а не членов своего профсоюза.

На всех площадях в Кузбассе была организована радиотрансляция, благодаря которой люди на площадях слушали, как идут переговоры забастовочных комитетов с властью.

Суть шахтерских требований, которые рождались в яростных, до белого каления, внутренних дискуссиях заключалась в том, чтобы изменить структуру управления отраслью. Шахтеры требовали не зарплаты, не продуктового изобилия, а того, чтобы у шахт не отбирали добытый уголь, а оставляли его. Это позволило бы шахтам самим продавать произведенное, сохраняя для себя часть выручки, чтобы благополучие предприятие зависело не от благоволения высоких угольных начальников, а от работы коллектива. Как потом показало время, это было хоть и не бесспорное, но вполне рыночное требование. Но главное — рабочие реформировали структуру управления отраслью!

Конечно, были еще и другие требования — по городам, по инфраструктуре, по системам оплаты — и много еще чего. Важно то, что

правительственная комиссия уехала из Кузбасса, а потом и из других регионов с протоколами, где были четко обозначены согласованные меры по улучшению жизни каждого города, каждого предприятия, с конкретными сроками и ответственными.

Потом, через полгода, в феврале 1990-го, теперь уже рабочие комитеты снова встречались с правительственными чиновниками и проверяли исполнение заключенных протоколов и составляли новые. Не все удалось сделать из того, что было намечено, но немало было и сделано того, что без забастовки просто бы не состоялось.

Начиная с 1987—89 гг. на отдельных угольных предприятиях Донбасса возникали локальные трудовые конфликты, заканчивающиеся коллективными жалобами и обращениями в вышестоящие органы власти, групповыми протестами, прекращением работы, шахтерскими забастовками и даже голодовками. Как правило, они охватывали сравнительно небольшую группу людей — в несколько десятков человек — и не имели никакого резонанса. Чтобы привлечь внимание к кризисной ситуации в Донбассе, шахтеры передали сотни писем и обращений в президиум XIX партконференции и I съезда народных депутатов СССР. Отчаявшись и разуверившись в результативности таких форм протеста, они изменили тактику.

С весны 1989 г. отдельные конфликты на шахтах начали перерастать в коллективные действия, приобретать все большую и большую организованность и в конечном итоге вылились в шахтерскую забастовку в июле 1989 г. Этому способствовало появление первых самостоятельных рабочих организаций, представлявших независимое профсоюзное и рабочее движение: объединения социалистических профсоюзов, советов трудовых коллективов, стачечных комитетов и др. Итак, с апреля 1989 г. горняки Донецкой области систематически начали выдвигать требования повышения зарплаты, улучшения нормирования и организации труда, социально-бытовых условий шахтеров.

В начале июля 1989 г. к решению проблемы подключился ЦК профсоюза рабочих угольной промышленности, направивший Минуглепрому СССР 5 основных требований горняков Донбасса (большая оплата труда в ночное и вечернее время, введение единого выходного, оплата времени на дорогу до места работы в забое, переход шахт на самостоятельный режим работы, капитальные вложения на специальные нужды). В ряде городов Донбасса власти, пытаясь снизить накал страстей в шахтерских коллективах, провели совещания с участием советских, партийных, отраслевых руководителей, председателей советов трудовых коллективов, профкомов шахт, где были отработаны требования к правительству. Однако предотвратить шахтерскую забастовку не удалось. В Донбассе она началась 15 июля 1989 г. на шахте «Ясиновская-Глубокая» в Советском районе г. Макеевки. Стачечный комитет (во главе — ГРОЗ Комиссарук В. И.) направил своих представителей на другие шахты с просьбой о поддержке. К вечеру 16 июля к бастующим присоединились еще 5 шахт Макеевки. 18 июля шахтеры вышли на площади города и пикетировали здание райкома партии. К ним присоединились угледобывающие объединения городов: Красноармейска, Шахтерска, Дзержинска. На следующий день в шахтерскую забастовку включились горняки Донецка и Горловки.

Дальнейшему расширению стачки способствовало заявление М. С. Горбачева 19 июля на сессии Верховного Совета СССР. Он отметил, что справедливая и ответственная позиция шахтеров нуждается в поддержке. К вечеру этого дня бастующие пришли на площадь к обкому партии и отказались расходиться до выполнения своих требований.

20 июля забастовка охватила весь регион: не работали 93 шахты и 11 шахтостроительных организаций. Она выплеснулась за пределы Донбасса, распространившись на шахты Львовско-Волынского бассейна, Западный Донбасс, Ворошиловградскую область. В таких условиях 20 июля с явным опозданием в Донецк прибыли секретари ЦК Компартии Украины В. Качура, С. Гуренко, Председатель Совета Министров УССР В. Масол и другие руководящие работники Украины. 21 июля приехали и члены правительственной комиссии из Москвы. Вечером этого же дня они совместно с членами городского стачкома начали работу над документом, который позже получил название «Протокол о согласованных мерах между шахтерским стачечным комитетом г. Донецка и комиссией Совета Министров СССР».

Однако бастующие предъявили новые требования. Главное из них — введение с января 1990 г. новых оптовых цен на уголь, максимально приближенных к мировым. В то время мировые цены колебались от 124 до 250 рублей за тонну в зависимости от качества угля. Шахтеры Донбасса получали соответственно от 24 до 70 рублей, т.е. в среднем в 4 раза меньше. Кроме того, горняки потребовали обеспечить шахты оборудованием и запасными частями, усилить борьбу со злоупотреблениями в обеспечении товарами и продовольствием, расследовать правонарушения в угольной промышленности, обсудить в Верховном Совете СССР в ближайшее время законопроект о шахтерских пенсиях и т.п. В связи с этим доработка «Протокола. » затянулась. Между тем забастовка достигла апогея. 22 июля вся отрасль области была парализована: из 121 шахты не работало 110. В Донецк прибыл министр угольной промышленности СССР М. Щадов. После оглашения «Протокола. » шахтеры потребовали гарантий выполнения соглашения. 23 июля на митинге решено было направить шахтерскую делегацию в Москву, чтобы передать документы в Верховный Совет СССР. 24 июля главные события, определившие дальнейший ход забастовки, разворачивались в Москве. А. Бойко — народный депутат СССР по Донецкому избирательному округу — выступил по поручению горняков на сессии Верховного Совета СССР. Шахтерская делегация была принята Председателем Совета Министров СССР Н. Рыжковым. После некоторой доработки «Протокола. » и согласования позиций правительства с М. С. Горбачевым бастующим были даны заверения в том, что их требования будут в 10-дневный срок рассмотрены и выполнены. Переломным моментом шахтерской забастовки следует считать 25 июля, день подписания соглашения с руководством отрасли и страны в Донецке, Макеевке, Горловке и других угледобывающих регионах Украины.

В этот день все шахты Донбасса начали работу. 26 и 27 июля 1989 г. состоялись заседания Донецкого областного Совета народных депутатов. Рассмотрев вопрос о выполнении требований шахтеров, исполком создал областную комиссию, поручив ей провести соответствующие мероприятия. Со своей стороны Верховный Совет СССР также заявил 27 июля о том, что к концу года будут удовлетворены все требования бастующих, с целью чего будут приняты специальные законы.

Забастовка показала, что начавшееся рабочее движение способно к самоорганизации. Вначале события развивались стихийно, что отмечали и сами их участники. Положение изменилось после создания стачкомов, избираемых открытым голосованием на митингах. На них была возложена защита выдвинутых шахтерами требований в переговорах с руководством страны. Стачечные комитеты прежде всего создали рабочие дружины для сохранения порядка на площадях в дни переговоров, а также для пикетирования шахт с целью предотвращения отгрузки угля и других работ без разрешения стачкома. Рабочие дружины вместе с милицией опечатали все вино-водочные магазины на местах. Благодаря деятельности стачкомов, преступность в городах, охваченных забастовкой, снизилась в 3-4 раза. Под давлением бастующих стачкомы повсеместно приняли решение о недоверии профкомам и советам трудовых коллективов (СТК) шахт. Сложно складывались отношения стачкомов и с администрацией угольных предприятий, угрожающей увольнением активистам движения.

Таким образом, забастовка выявила кризис доверия горняков к власти, администрации и общественным организациям. Создав свои органы самоуправления — стачкомы разных уровней — шахтеры избрали в них неформальных лидеров. Примечательно, что партийных и хозяйственных руководителей среди них оказалось очень мало. Стачкомам удалось поддержать дисциплину и порядок в дни забастовки, наметилась даже тенденция их организации в пределах региона. Они же взяли на себя контроль за выполнением требований горняков.

В дни шахтерской забастовки возникла также идея создания Регионального Союза стачечных комитетов Донбасса (РССКД) — координационного центра рабочего движения. Реализацию она получила в августе. На конференцию в Горловку собрались более 50 представителей стачкомов области. 19 августа 1989 г. они приняли проект Устава РССКД и проект «Декларации основных принципов Союза. », а также избрали временный орган — Координационный Совет. Региональный Совет объявил себя независимой общественной организацией, основным заданием которой является контроль за выполнением требований горняков.

«Московские новости» 23 июля 1989 года.
Номер 30.

Кажется, мы приучаемся смот-
реть на факты как на факты. И назы-
вать вещи своими именами.

Помню, в августе— сентябре
1980 года (я работал тогда в По-
льше) в корреспонденциях из
Варшавы, которые печатались в на-
ших газетах, вообще не фигурирова-
ло слово «забастовка». Его стмдливо
заменяли расплывчатым «пере-
рыв в работе». И только когда
«перерыв» взяли практически все
работающие, мы признали то, что
скрывать даже тогда было немысли-
мо: бастуют!
Сейчас у нас, слава богу, глас-
ность, потому начавшиеся на ми-
нувшей неделе забастовки кузбас-
ских шахтеров таковыми и названы.
Благодаря сообщениям из Между-
реченска, Прокопьевска, Кемерова
мы можем следить за развитием
событий. Событий неординарных,
о многом предупреждающих нас.
Являются ли они неожиданными?
Вряд ли. Наивно полагать, что
кризису в экономике будет со-
путствовать социальная тишь да
благодать. Столкновения экономи-
ческих интересов, конфликты как
внутри отраслей, так и межотрасле-
вые неизбежны. Впрочем, эпизоди-
чески конфликты уже вспыхивали,
но на других уровнях. Протесто-
’ вали одиночки, бросали работу
цеха, останавливались отдельные
предприятия (в частности на авто-
транспорте). Рискну предположить,
что протест кузбасских трудящихся,
степень его организованности, мас-
штабы забастовок, характер требо-
ваний, а главное — опыт их удовлет-
ворения свидетельствуют о новом
явлении в нашей экономической
жизни, предвещающем, увы, не
уменьшение трудностей на пути
перестройки.
При всем при этом, подчеркну,
забастовки в Кузбассе направлены
не против перестройки. Они —
в поддержку ее.
Анализируя требования, выдвину-
тые горняками (подробнее об этом
читайте на четвертой странице),
убеждаешься в том, что большая их
часть самым непосредственным об-
разом укладывается в русло объ-
явленной нами экономической ре-
формы. Чего добиваются коллекти-
вы 1иахт с помощью такой крайней
меры, как забастовка? Большей
экономической самостоятельности.
Настоящего хозрасчета. Оплаты по
труду. Возможности создавать со-
бственные фонды, способные уско-
рить решение острейших социаль-
ных проблем.
Горняки сами хотят зарабатывать
на лучшую жизнь, чтобы не превра-
щались в неразрешимые проблемы
организация работы столовой в
третью смену, выдача полотенца
или пресловутого куска мыла, полу-
чение спецодежды. Уже не веря,
что эти проблемы решит кто-то за
них (министерство, объединение
и прочее), они хотят решать их сами
и уверены, что справятся лучше
Других (объединения, министерства
и т. д.).
Но разве не самостоятельность
предприятий положена в основу
основ экономической реформы?
Самостоятельность. Тогда в чем же
дело? Почему бастуют? А потому
что чувствуют: основы есть, ре-
формы — нет. Понимая, что дальше
так продолжаться не может, люди
и начинают прибегать к крайним
шагам.
Удивительно, но факт: с помощью
забастовок (!) «низы» пытаются
ускорить реформы, задуманные
«верхом».
Я так настойчиво подчеркиваю
глобальность (о реформах) требо-
ваний бастующих (при всей их
конкретности — торговля продукта-
ми, обеспечение жильем, компе-
тентность местных руководителей),
ибо опасным заблуждением будет
свести эти, скажем так, пожелания
трудящихся к разряду локальных.
Обычно за таким выводом следуют
попытки решить проблему «латани-
ем дыр» (подбросим фонды, уско-
рим ввод квартир, сменим местное
начальство). Путь этот, уверен, бес-
перспективен.
Прямые аналогии в политике вещь
деликатная. Тем не менее хочу
напомнить, что события в Польше
начала восьмидесятых годов начина-
лисьс чисто экономических требова-
ний бастующих (в основном по
заработной плате) и быстро были
удовлетворены. Появилась, помню,
даже надежда, что разовыми «инъ-
екциями» удастся предотвратить
надвигавшееся. Не удалось. После-
довавшая забастовочная волна не-
сла уже не только экономические,
но и политические требования.
Повторяю, не хочу проводить
параллелей и на возражение типа
«У нас не Польша»— отвечу: у нас
действительно не Польша. Однако
уроки истории во всех случаях
полезны. И если вернуться к прозву-
чавшему в Кузбассе предупрежде-
нию, надо отдавать отчет в том, что,
удовлетворив конкретные требова-
ния шахтеров, мы не избавились от
общих проблем. Решить их можно
не по частям, а только в целом,
предприняв чрезвычайные меры по
оздоровлению экономики. Иного
сегодня, а тем более завтра просто
не дано.
Вместе с тем требования, выдви-
нутые кузбасскими горняками, не
обходят и ситуацию с начавшейся
у нас политической реформой.’
И здесь отчетливо просматривается
неудовлетворенность темпами, же-
лание ускорить реформу — реаль-
ную передачу власти Советам, ни-
зведение аппарата до вспомогатель-
ных функций, приход к власти на
местах новых людей, пользующихся
доверием масс.
И к этому надо прислушаться.
Причем опять-такй не
—
в разрезе
шахты или города, а в общем
масштабе.

Источник