юзефович лучшие книги 2020
Книжная кухня: Лучшие книги десятилетия
Н. Дельгядо ― Здравствуйте. С вами Наташа Дельгядо, и мы на «Книжной кухне». Сегодня наша книжная кухня находится в Москве, в выездной студии, и с нами литературный критик, преподаватель Галина Юзефович. Здравствуйте, Галина.
Г. Юзефович ― Здравствуйте, Наташа.
Н. Дельгядо ― Сейчас многие издания по вступлению в 2020 год проводят итоги десятилетия. Не так давно в интернет-издании Meduza* был опубликован список 10 лучших книг прошедшего десятилетия, который составлен Галиной Юзефович. Можно сразу с места в карьер: какие основные черты этого десятилетия вы могли бы определить, исходя из этого списка?
Г. Юзефович ― Мне кажется, что одной из важнейших тенденций 10-х годов XXI века стало довольно быстрое размывание границы, которая отделяет художественную литературу от нехудожественной. Раньше мы всегда понимали, что перед нами: публицистика, документалистика или художественный текст. Сейчас всё это оказывается очень плотно связано, интегрировано, и мы не всегда можем уверенно сказать, что вот это – роман-роман, а вот это – не роман.
И присуждение Нобелевской премии по литературе Светлане Алексиевич, каким бы спорным по каким бы параметрам оно ни было, на самом деле фиксирует, как мне кажется, эту важнейшую тенденцию. Вообще Нобелевская премия по литературе как раз тем и занята, что она описывает пространство литературы, она объясняет, что является литературой. И, собственно, объявив, что книги Светланы Алексиевич, которые лежат на стыке художественного и публицистического – тоже литература, она как раз эту тенденцию фиксирует. Мне кажется, что, действительно, мы сейчас живём в то время, когда уже не просто идёт речь о распаде жанров, а идёт речь о распаде таких больших, глобальных литературных категорий.
Н. Дельгядо ― Какие книги, которые находятся на стыке фикшн и нон-фикшн, вошли ваш в список?
Г. Юзефович ― Например, скажем, замечательный, мне кажется, очень важный роман Захара Прилепина «Обитель», который, конечно, в моём рейтинге занял своё место. Это роман, в котором, бесспорно, есть некоторая история, некоторые герои, некоторые, как говорила Алиса в Стране чудес, «картинки и разговоры». Но мы же понимаем, что в этом тексте присутствует огромная, мощнейшая документальная подкладка. Прилепин много работал с документами, с материалами, исследовал архивы, и в результате роман этот очень фактологически достоверен. То есть, на самом-то деле, в некотором смысле его можно читать как такой путеводитель по Соловкам.
Или, скажем, роман Гузель Яхиной «Зулейха открывает глаза», который не является моим любимым романом, но, конечно, его необходимо было включить в этот список, потому что такой редчайший пример стремительной, горячей, искренней народной любви к книге непростой, не примитивной и так далее. В этом романе присутствует помимо художественной составляющей очень большой элемент семейной истории. Яхина, опять же, воспроизвела, восстановила историю своей семьи и переложила её в художественную форму.
Если говорить о книгах, которые, может быть, я не включила бы в главные книги десятилетия, но которые я бесспорно включила в главные книги прошлого года – это, например, книга Николая Кононова «Восстание», которая фактически документальная книга-биография. Биография не очень известного человека, участника Колымского восстания, участника Второй мировой войны – очень колоритной фигуры. Но что делает Кононов? Он её пишет от первого лица. То есть, он просто говорит: «Я». Это настоящая серьёзная биография, но как бы присвоенная. Такого рода вещи, мне кажется, и символизируют вот это изменение большой карты литературы.
Н. Дельгядо ― Были какие-то книги, которые вам не нравятся, но вам вот пришлось включить их в список, потому что они важны для этого времени?
Г. Юзефович ― Я уже упоминала роман Гузель Яхиной «Зулейха открывает глаза», который с чисто литературной, художественной точки зрения, мне кажется вторичным, не вполне готовым. Это дебютная её вещь, в которой очень много, что называется, обещания, но не очень много пока готового мастерства. Я включила в этот свой список 10 лучших русских книг роман Алексея Иванова «Тобол» (я считаю, что «Тобол» – не лучшая вещь у Иванова), просто потому, что мне кажется, что Алексей Иванов – настолько важный писатель для своей эпохи и вообще для русской литературы сегодня, что его присутствие в этом списке совершенно обязательно.
Н. Дельгядо ― Как вы формулировали для себя критерии важности, значительности книги?
Г. Юзефович ― Понятно, что это всегда в значительной степени интуитивно. Трудно взвесить, обмерить книги, они плохо поддаются формальным количественным оценкам. Понятно, что если это, скажем, книга Михаила Шишкина «Письмовник», которая вышла в самом начале десятилетия в 2011 году, которую я тоже, конечно, включила в список – про неё уже всё понятно. Это книга, которая очень глубоко вросла в русскую культуру. Конечно, любой список всегда фрагментарен, всегда произволен. Это скорее некоторый способ очертить контуры, чем предложить какую-то окончательную иерархию и картину.
Н. Дельгядо ― Юрий Тынянов говорил, что современники имеют право на ошибку. Может быть, мы выбираем сейчас какие-то списки, а рядом ходит никем не замеченный Платонов. Да и, скажем, Цветаеву не считали гениальным поэтом при её жизни. Отдавая должное вашему литературному чутью, вот если через 50 лет кто-то останется из современной литературы в общественном пространстве – может быть, это будет Самуил Лурье? Кого бы вы назвали? Потому что, например, моего любимого романа «Изломанный аршин» далеко нет ни в одном списке.
Г. Юзефович ― Вы знаете, я никогда не делаю таких прогнозов. Мы исходим из того, что как-то изменится оценка литературы, а ведь на самом деле изменятся люди. Я не могу предугадать, что будет казаться привлекательным людям с 2050 года. Но я позволю себе выразить осторожное сомнение в том, что где-то ходят невидимые Платоновы. Невидимость Платонова была всё-таки обусловлена очень жёсткой тоталитарной системой, в рамках которой существовала литература его времени.
Н. Дельгядо ― А есть какая-то у вас любимая книга, которую, наоборот, вы не включили в список?
Г. Юзефович ― Да, у меня есть книга, которую я не включила. Я всячески пыталась её туда упихать. Это книга Евгения Чижова «Перевод с подстрочника», которую я очень люблю, которая мне кажется невероятно значимой, глубокой, мудрой, необычной и вообще, какой-то очень важной в том числе и для нашего времени. Но тут мы возвращаемся к тому, о чём я говорила: что все списки – это некоторым образом искусственная конструкция. И в какой-то момент понимаешь, что ты должен выбрать.
Я выбирала между «Заххоком» Владимира Медведева, уже упомянутым романом Гузель Яхиной «Зулейха открывает глаза» и романом Евгения Чижова, потому что все они, в некотором смысле, посвящены постколониальной рефлексии. При выборе между этими тремя вещами… То есть, три не влезало, можно было взять две для того, чтобы список был хоть сколько-нибудь репрезентативным, отражающим многообразие литературы этого десятилетия. Мне пришлось пожертвовать Чижовым, хотя я об этом очень жалею.
Н. Дельгядо ― Каждая из этих книг замечает что-то своё в окружающей действительности. Что замечает «Июнь» Дмитрия Быкова? Почему он так важен?
Г. Юзефович ― Мне кажется, что «Июнь» – это книга, в которой есть одновременно две очень важные линии. С одной стороны, это честная книга про канун Второй мировой войны – честная в том смысле, что в ней нет попыток искусственно привязать её к нашей современности, нет такого унизительного подмигивания, когда читателю говорят: «Нет, читатель, мы говорим тут не про Гитлера, мы говорим совсем про другого человека, а ты догадайся». Вот этого всего там нет. И это настоящая повесть про живых, тёплых, глубоких, разнообразных людей.
А с другой стороны, очень такими неявными, аккуратными штрихами Быков притягивает это время к нашему, показывая вот это глубинное сходство между интеллигенцией, которая накануне Второй мировой войны фактически её ждёт, она её приближает, она хочет, чтобы «бомбануло». «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца». Вот этот девиз, под которым в некотором смысле живут все герои «Июня» – он же на самом деле очень близок и нашему времени, когда нам всё время хочется какого-нибудь глобального взрыва. Пусть уж долбанёт, чтобы только не вот это вот всё.
Н. Дельгядо ― Частый вопрос: а почему здесь нет Сорокина? Вроде как, в «Дне опричника» товарищ Китайскую Стену предсказал, и все очень активно это обсуждали.
Г. Юзефович ― По очень формальному признаку: «День опричника» не влезает в это десятилетие, это 2009 год. Я бы с большим удовольствием взяла бы какую-нибудь книгу Сорокина, но мне искренне кажется, что в этом десятилетии у Сорокина не вышло ни одной важной книги. «Теллурия» ничего так, «Метель» милая, «Манарага» забавная. Но, конечно, если бы «День опричника» влезал по хронологическим рамкам, он был бы здесь.
Н. Дельгядо ― А можно какую-то тенденцию заметить, какую-то разницу между списком российских и иностранных книг?
Г. Юзефович ― Разница огромная, потому что в сфере иностранных книг выборка ещё гораздо менее репрезентативная. Иностранных книг несопоставимо больше. У меня был список из, не знаю, 150 книг, без которых вообще никак, и вот их пришлось как-то упихать в 10. Поэтому он уж совсем произвольный, поскольку в нём приходится выбирать между красным, круглым и норвежским бесконечно. Я попыталась выбрать книги, которые, как мне кажется, для этого десятилетия были симптоматичны. Например, в этом десятилетии наблюдается новое рождение триллера: он внезапно возвращается, причём возвращается в совершенно новом качестве. Основоположница этого тренда – Гиллиан Флинн и её романы «Исчезнувшая» и «Острые предметы». Это мощная психологическая проза, при этом упакованная в формат триллера.
Я взяла «Неаполитанский квартет» Элены Ферранте – это книга, которая, как мне кажется, вернула жизнь в пространство литературы условно «женской». Это роман, который в пересказе выглядит как мыльная опера, как сериал; при этом – миллионные, миллиардные уже, я думаю, продажи по всему миру. Такого масштаба феномены редко бывают на пустом месте.
Конечно, например, я включила в этот список не очень любимую мною книгу Юваля Ноя Харари «Sapiens» – нон-фикшн про историю человечества. У меня к ней очень много претензий, но если говорить о книгах, повлиявших на людей 2010-х годов и определивших это десятилетие, то, конечно, без Харари нельзя. И я, понятно, не могла не включить, скажем, роман Донны Тартт «Щегол». Я взяла для этого списка роман Ханьи Янагихары «Маленькая жизнь» просто потому, что это был роман, о котором на протяжении двух лет говорил весь мир; роман, который впервые в таком объёме вскрыл и вынес на поверхность тему травмы, тему того, как на самом деле эта травма живёт внутри человека и внутри общества.
Н. Дельгядо ― Спасибо большое, Галина. С нами была Галина Юзефович, литературный критик, преподаватель. Мы говорили о списке 20 лучших книг десятилетия, составленном Галиной, который вывешен в интернет-издании Meduza, и вообще о лучших книгах. Над программой работали журналист Татьяна Троянская, звукорежиссёр Галина Курылёва и я, автор Наташа Дельгядо. Всего доброго. Читайте.
Юзефович лучшие книги 2020
Впервые у нас? Укажите почту и получите скидку 5% уже на первый заказ!
Ведущий российский литературный критик, автор колонки в «Медузе» рассказывает о книгах, достойных вашего внимания. Среди них, к слову, есть немало произведений современных российских авторов. О них сегодня и пойдет речь. Мы попробуем сориентироваться в мире современной русской литературы по компасу Галины Юзефович.
«Мир конца тридцатых, созданный Быковым, удивительно целостен и гармоничен. Так и тянет назвать его „уютным“ — в том же примерно смысле, в котором может показаться уютной душная атмосфера больничной палаты или тюремной камеры. Это живой, теплый, затхлый и узнаваемый мир из рассказов наших бабушек и дедушек, счастливо переживших ту эпоху. Быков почти нигде не унижается до прямых и потому банальных аллюзий, и его тридцатые — это именно тридцатые. Ничто в романе не выглядит многозначительной метафорой или нарочитой карикатурой на наши дни — и именно поэтому читать „Июнь“ жутко».
«В отличие от „Зулейхи“, читавшейся как более или менее достоверная история „про жизнь“, „Дети мои“ историческим романом даже не притворяются. С самого начала Якоб Иванович предстает перед читателем персонажем полуфантастическим, словно бы случайно забредшим в отечественную историю ХХ века с нехоженных троп толкиеновского Средиземья. Неслучайно же, описывая, как герой устремляется навстречу судьбе и приключениям, Яхина заботливо уточняет, что он не забыл при этом захватить носовой платок — в отличие от растяпы Бильбо Бэггинса, который, как мы помним, выскочил из дома вслед за гномами без этого нужнейшего предмета».
«Василий Авченко — журналист и прозаик из Владивостока, Алексей Коровашко — филолог из Нижнего Новгорода, и в стилистическом отношении их совместное детище лежит на стыке изысканного литературоведения и захватывающего журналистского очерка, сочетая достоинства обоих типов письма. Ироничный, пластичный, метафоричный и вместе с тем убористый и емкий язык — одно из главных достоинств „Повести о нерегламентированном человеке“, поэтому если в процессе чтения вам захочется делать выписки и пометки на полях, не тревожьтесь — это нормально».
«Небольшой сборник рассказов (или, вернее, роман в рассказах) Ксении Букши — вполне достойный повод применить избитую метафору „целый мир под одной обложкой“. Десятки жизненных историй, переплетающихся, пересекающихся и расходящихся в разные стороны, формально объединены траекторией триста шестой маршрутки, на которой герои ездят, которую ждут или просто видят из своих окон. Появившись в одном рассказе в качестве протагонистов, в другом те же персонажи возникают в эпизоде, мелькают на периферии читательского зрения или просто всплывают в разговоре, создавая иллюзию пространства одновременно очень плотного,достоверного и обжитого, и в то же время практически бесконечного, уходящего далеко за горизонт».
«Прямой ответ на многочисленные читательские и критические мольбы о русском романе, который рассказывал бы, наконец, не о прошлом, но о живом и горячем „здесь и сейчас“. В самом деле, трудно представить себе более актуальное, чем сеттинг „Бывшей Ленина“: 2019 год, районный центр Чупов в богом забытой поволжской глубинке, коррумпированная неэффективная власть и — смысловым центром романа — огромная, отравляющая воздух и воду свалка, с которой непонятно что делать, но которая, очевидно, со дня на день начнет убивать людей…»
«„Раунд“ — дебютный роман журналистки, главного редактора телеканала „Дождь“ Анны Немзер (до этого у нее выходила в журнале „Знамя“ небольшая повесть) — как глоток свежего воздуха для отечественного читателя, утомленного бесконечным вскапыванием и перекапыванием каменистой советской делянки. Модная стилистика „вербатим“ (повествование словно бы собрано из фрагментов прямой речи), герои актуальней некуда — от до популярного рэпера с докторской степенью по литературе (поднимите руки, кто не узнал в этом описании Оксимирона), сюжет словно из новостей, сложная нелинейная композиция — и всё это в упаковке из динамичного, подчеркнуто по манере и темпу текста».
«Книга Дмитрия Захарова вышла в серии „Актуальный роман“ и, в общем, вполне соответствует этому несколько расплывчатому определению. В ней есть и вполне явные отсылки к самой жгучей современности, и узнаваемые типажи, и убийственно язвительные зарисовки с натуры (автор сам много лет проработал в государственном пиаре и, очевидно, хорошо знает, о чем говорит). Так, сцена „общественных слушаний“ в рамках предвыборной кампании городского чиновника, решившего на старости лет взять нотой выше и перебраться в Государственную Думу, выглядит одновременно гомерически смешной и неприятно правдоподобной».
«Если немного спрямить и упростить, это роман о том, что в одну человеческую жизнь укладывается несколько жизней. Человек в молодости не тождественнен самому себе в зрелости, а потому взыскивать со старика за поступки, совершенные мужчиной в расцвете лет, не то, чтобы негуманно — просто бессмысленно: грешил один, наказывают другого, и связь между этими двумя едва ли не случайна».
«Алексей Иванов, помимо прочих своих удивительных умений, способен превращать фрагменты подлинной истории в восхитительную, безумную и головокружительную фантасмагорию, обладающую свойством не просто заменять правду, но диковинным образом ее превосходить. Такова уж природа ивановского дарования, что в любом — даже самом гиблом — жанре он ухитряется многократно превзойти любые ожидания: не просто прыгнуть выше заданной планки, но вообще выполнить совершенно иное и неожиданное упражнение, трудно описываемое в рациональных терминах».
«Веселый, бесстрашный (не боится ни обстрела, ни начальства), бескорыстный и при всём том обаятельно ироничный Захар то отправляется в самое пекло „брать языка“, чтобы обменять его на попавшего в плен важного ополченца (спойлер: не возьмет), то несется в Москву ужинать с Моникой Белуччи, то летит в Сербию, чтобы выйти в море на яхте с Эмиром Кустурицей, то пьет водку под задушевные разговоры с простыми деревенскими ребятами из своего батальона, то уместно цитирует Цветаеву, то накрывает вражеские позиции местным — ракетой с ласковым прозвищем „“».
«Не стоит воспринимать мои оценки (сколь угодно резкие или, наоборот, благостные) как приговор книге — оценки эти мои и зачастую только мои. Скорее я бы посоветовала использовать их в качестве азимута, то есть сверяться с моим мнением и калибровать по нему собственное», — наставляет читателя «Таинственной карты» Галина Юзефович.
Нет ничего дурного в том, чтобы не согласиться с мнением именитого критика. Но для этого как минимум нужно прочитать книги, о которых критик говорит. Поэтому — читайте!
Главные книги 2020 года — по версии писателей, критиков и публицистов
Анна Наринская, публицист, куратор
Андрей Зорин, «Жизнь Льва Толстого» («Новое Литературное Обозрение», 2019)
«Жизнь Льва Толстого» написана вне отечественной жизнеописательной моды: здесь нет никакого крена в парадоксализм, никакой неожиданной концепции фигуры героя. Отчасти это объясняется тем, что это вообще-то английская книжка, переведенная автором на родной язык. Но это объяснение не отменяет свежести — на нашем поле — ее как будто бы простого и прозрачного подхода.
По сути, «Жизнь Льва Толстого» полностью соответствует своему заголовку. В четырех главах, составляющих книгу, Зорин описывает четыре этапа толстовского человеческого и идейного существования. Мятущийся молодой человек, еще не знающий, какие силы в нем кроются; зрелый мужчина, пытающийся найти опору в семейной любви и писательстве; философ и мятежник, испытуемый огромной славой; и, наконец, старик, отвергающий все свои невероятные достижения, ощущающий при всей своей запредельной славе такое же запредельное одиночество.
В принципе, это история слияния и конфликтов жизни и писательства Толстого. И это невероятно актуальный подход.
Сам Андрей Зорин в одном из выступлений описал последние десятилетия как «толстовский реванш». И речь идет даже не об искусстве его прозы, а о совпадении тенденций теперешней жизни с толстовским идеями.
Последние десятилетия принято считать временем борьбы за этику. Не этим ли занимался Толстой? Даже толстовские «странности», то, от чего было принято отмахиваться как от причуд гения: вегетарианство, экологическая осознанность, дауншифтинг, идея гражданского неповиновения как основной формы политической борьбы, протест против смертной казни — все это стало сегодняшними правилами жизни. Книга Зорина проявляет эту актуальность и обостряет ее — она сосредоточена вокруг одной проблемы, вокруг одного безответного и постоянно обсуждаемого сейчас вопроса.
Как соотносятся — вернее, как должны соотноситься — наши идеи и наша жизнь?
Можно ли требовать от тех, кто защищает некие принципы, того, чтобы их жизнь полностью этим принципам соответствовала? И главное, как нам самим примирить наше понимание «как надо» с нашим способом жизни «как возможно»?
Сегодня требование соответствия слова и дела стало лозунгом эпохи. Для Толстого это было не лозунгом, а жизненной практикой: такой ультиматум он предъявлял себе сам и сам же был себе строгим судьей, невыносимо страдал от собственного несовершенства, «недотягивания».
Книга Андрея Зорина, собственно, и есть история этой толстовской борьбы с собой — совершенно отчетливая именно из-за простоты и открытости повествования.
Есть гений, есть его боль, есть мы, способные (или нет) увидеть эту боль в себе.
Лев Оборин, литературный критик, редактор проекта «Полка», колумнист Gorky. media
Тимур Кибиров, «Генерал и его семья» (Individuum, 2020)
Самый веселый и трогательный роман года. Погружение в позднесоветский быт, армейские перипетии и провинциальное диссидентство — и почти идиллическое разрешение конфликта отцов и дочерей при активном вмешательстве автора.
Андрей Гоголев, «Свидетельство» («Шелест», 2019)
Лучшее из прочитанного в прозе в этом году. Сновидческое, нарочито, по‑добычински «заторможенное» описание взросления через фрагментарные впечатления, запомнившиеся картинки, формирующуюся на протяжении жизни личную символику.
Торквато Тассо, «Освобожденный Иерусалим» («Издательство Ивана Лимбаха», 2020)
Переводческий подвиг Романа Дубровкина: виртуозная работа, благодаря которой Тассо зазвучал легко, блестяще и в то же время торжественно; книга сопровождается статьями и комментариями переводчика.
Галина Юзефович, литературный критик, обозреватель Meduza
Алла Горбунова, «Конец света, моя любовь» («Новое литературное обозрение», 2020)
Самой запоминающейся, важной и вместе с тем персональной книгой уходящего года стал для меня прозаический сборник поэтессы Аллы Горбуновой «Конец света, моя любовь». Парадоксальным образом он же стал самым серьезным вызовом мне как критику: говорить об этой книге очень сложно, она словно бы намеренно уворачивается от любого четкого определения. Тончайшая достоверность, узнаваемость в мельчайших деталях у Горбуновой без перехода сменяются самой дикой фантасмагорией и чертовщиной, сквозь щемящую искренность проступает ирония и холодноватое остранение, а сквозь них — опять обжигающая, предельная откровенность. Взросление, травма, лихие 1990-е — для всех этих тем, многократно обкатанных в литературе последних лет, Алла Горбунова находит идеально свежие, незатертые слова и формулировки, превращая саму ткань жизни в высокую поэзию.
Анастасия Завозова, переводчица, главный редактор книжного сервиса Storytel, колумнист Esquire
Robert Galbraith (J. K. Rowling), Troubled Blood (Mulholland Books, 2020); русское издание — Роберт Гэлбрейт (Дж. Роулинг), «Дурная кровь» («Иностранка», 2020, перевод Елены Петровой)
Книгой года для меня совершенно неожиданно стал очень понятный бестселлер — пятый роман Джоан Роулинг из сериала о детективе Корморане Страйке и его помощнице Робин Эллакотт. Думаю, это все потому, что Роулинг как писательница как раз хороша тем, что она не делает ничего нового — и знаете, в этом году уже не надо. Книги Роулинг — это своего рода литературная «Икея», книжные аналоги книжных же шкафов «Билли», понятное, проверенное качество для тех читателей, у которых уже очень ограничен эмоциональный бюджет. Тысяча страниц «Дурной крови» — это те самые крошки, по которым читателю вроде меня можно хотя бы ненадолго вернуться в зону комфорта и не остаться навеки в сумрачном лесу в маске и в перчатках.
Во-первых, «Дурная кровь» — это очень хорошо простроенный детектив, расследование преступления прошлого, который легко можно поставить в ряд с условным идеалом в этой области — «Пятью поросятами» Кристи. И там и там дочь, боязливо трогая пальцем новый этап в жизни, хочет сначала закрыть за собой дверку, связанную с родителями, откуда ей по-прежнему поддувает в травму. Сложно удержать и не обрушить детектив, полностью выстроенный на воспоминаниях ненадежных рассказчиков, которые, захлебываясь, плывут по волнам памяти, но Роулинг это удается: детектив развертывается ровно, и каждая новая находка цепляет за собой следующее открытие.
Ну а во-вторых, пятый роман о Робине и Страйке стал для меня своего рода пятым сезоном сериала, которого ты долго ждал-ждал и дождался. У Страйка умирает от рака вырастившая его тетя, Робин проходит через трудный развод, и оба героя пытаются изо всех сил не соприкоснуться рукавами — потому что, как известно, если спать там, где у тебя дело всей жизни, то и дело потеряешь, и как минимум не выспишься. В итоге «Дурная кровь» стала таким приятным, понятным чтением, в котором в кои-то веки все как надо, где есть огромное, продуманное пространство, которое принимает тебя как Нарния, а не по электронной записи, и это именно такая книга, которую я подсознательно весь год ждала.
Борис Куприянов, сооснователь книжного магазина «Фаланстер», издатель портала Gorky. media
Билл Сэмюэл «История Foyles. Книготорговец по случаю» («КоЛибри», 2020, перевод Татьяны Гутман)
«Магические практики севернорусских деревень» (под редакцией Светланы Адоньевой, Пропповский центр, 2020)
Владимир Пропп, «Морфология волшебной сказки. Исторические корни волшебной сказки» («КоЛибри», 2021)
Я расскажу о трех книгах.
Первая — «История Foyles. Книготорговец по случаю». Я говорю о ней не только как заинтересованное лицо, но еще и потому, что это прекрасная книга об Англии, она очень многое в ней объясняет. Считаю, что ее должен прочесть не только профессиональный читатель, а, скорее, даже те, кто никак не связан с книжной торговлей. Она говорит о том, что Англия — это не страна пледа, твида и виски перед камином, но страна прожженных, веселых, работоспособных, мужественных и трудолюбивых авантюристов. Много выпивающих, кстати.
Но если говорить о серьезных впечатлениях, то это две книги, которые очень связаны друг с другом. Во‑первых, это двухтомник «Магические практики севернорусских деревень» под редакцией Адоньевой. Это полевая работа практически за сорок лет, данные которой собраны, систематизированы, качественно описаны и изучены. При этом изучены с применением новых технологий в фольклористике, которые обращают внимание на то, на что не обращали внимание раньше, на то, что раньше игнорировали. Это фундаментальнейший труд, который вышел прямо в пик карантина, и, на мой взгляд, он заслуживает большого внимания и очень высокой оценки.
Вторая книга вышла меньше месяца назад. Это переиздание «Морфологии волшебной сказки». Это книга не новая, она много раз переиздавалась в советское время, но волею судеб была недоступна для российской публики последние двадцать лет в адекватном виде — только в электронных эрзац-вариантах, в PDF, скачанном на рутрекере, либо в контрафактной печати по требованию. Сейчас перед нами некомментированная, но очень хорошо изданная книга издательства «КоЛибри», и это подарок для любого российского интеллектуала. Кстати, на Западе она издается значительно чаще, чем у нас, — на Проппе построен любой сценарий, любой рассказ, любой нарратив, его нельзя изъять из мировой культуры совершенно. За неполные две недели продаж в «Фаланстере» Пропп вышел на первое место в году. Это замечательный результат. Он говорит о том, что в России читают умные книжки, не заменяют их эрзацем, готовы читать не только примитивные книжки, но и классику, работающую и живую. Если в прозе в России происходит ситуация обратная, то такая классика говорит много и хорошо о нашем читателе.
Алексей Поляринов, писатель, переводчик, эссеист, апостол Esquire 2020, лауреат читательского голосования премии «НОС»
Адам Хиггинботам «Чернобыль. История катастрофы» («Альпина Нон Фикшн», 2020, перевод Андрея Бугайского)
О Чернобыле написаны десятки текстов, но этот — самый монументальный. Хиггинботам начинает не со взрыва, а с самого начала — со дня основания Припяти; и даже раньше — с открытия радиоактивности. Отдельно и очень подробно расписывает закладку фундамента будущей АЭС и то, сколько технических огрехов было заложено в ее конструкцию еще на стадии проектирования. Тотальная нехватка качественных материалов, замалчивание проблем, бюрократия, коррупция и банальная экономия — каждая глава, каждый факт в тексте работает как сигнал о неизбежности катастрофы.
Вообще если у книги и есть какая-то сквозная тема, то эта тема — неизбежность, предопределенность. Здесь сэкономили на покрытии крыши, тут отказались от строительства предохранительной оболочки, там забили на очевидную нестабильность реактора.
«Чернобыль» Хиггинботтама — книга о бюрократии и ее катастрофических последствиях.
Оксана Васякина, поэтесса, эссеист, соосновательница школы «Современные литературные практики», лауреат премии «Лицей»
Кирсти Эконен «Творец, субъект, женщина: стратегии женского письма в русском символизме» («Новое литературное обозрение», 2011)
Так бывает часто: книгами года становятся книги, изданные намного раньше текущего. Логика попадания книг к читающим непрозрачна и часто противостоит капиталистической. Мне удается читать «свежие книги» только тогда, когда издания заказывают рецензии на них. Но, признайте, чтение для рецензии и чтение для себя — это очень разные вещи. В свободное от «свежих» книг время я копаюсь на литературоведческой полке в «Фаланстере» и иногда нахожу там самые настоящие сокровища. Так, около полутора лет назад на полке «Распродажа НЛО» я обнаружила книгу эстонской исследовательницы литературы Серебряного века Кирсти Эконен, она стоила 100 рублей и называлась «Творец. Субъект. Женщина: стратегии женского письма в русском символизме». Книгу я открыла не сразу, но когда открыла, поняла, что эта книга — необходимая для меня, как писательницы, поэтессы и феминистки.
Кирсти Эконен рассматривает стратегии письма и жизнетворчества практически полностью забытых и вымытых из истории литературы писательниц и поэтесс. Она опирается на психоаналитические теории письма о конструировании субъекта высказывания, а также использует фукианскую модель, анализируя эстетические дискурсы и положение в них субъекта. Мое стереотипное представление о русском символизме как о колыбели прекрасной дамы и вечной музы разбилось вдребезги. Эконен в своей монографии показала, насколько сложными были взаимодействия писательниц с эстетическим дискурсом символизма. Она приводит примеры критики патриархатных установок символизма в произведениях Зиновьевой-Аннибал, а также пишет о поэтессе Людмиле Вилькиной, которую принято было считать эпигонкой Гиппиус. На деле Вилькина оказалась первой поэтессой, которой удалось сконструировать художественное пространство, центром которого не была мужская фигура, и женщина не выполняла функцию отражающей поверхности для него. Адресатом Вилькиной была сестра-возлюбленная, а главной пространственной метафорой — такой знакомый читателям текстов символистов сад. Вилькина переприсвоила метафору сада и наделила ее новыми феминными смыслами.
Мой экземпляр книги порядком изношен. Я не в силах сосчитать, сколько раз в этом году я ее открывала. Страницы измяты, в некоторых местах можно найти влажные пятна от намокших пальцев. С этой книгой я путешествовала, ела и спала. Первое время, закончив читать, я убирала ее в шкаф. Но однажды снова к ней вернувшись, я оставила ее на столе.
В этом году я хотела пригласить Кирсти Эконен преподавать в курсе по теории и истории женского письма в школу «Современные литературные практики». Написала огромное письмо с признанием в любви. Но на почту пришло уведомление, что адресата не существует. И немного позже — сообщение от эстонского переводчика Юкки Малинена о том, что Эконен умерла еще четыре года назад. И мне стало невыносимо больно от того, что я так поздно нашла ее книгу, изданную в 2011 году.
Пусть она станет моей книгой года 2020.
Екатерина Шульман, политолог, общественный деятель, доцент кафедры государственного управления и публичной политики Института общественных наук РАНХиГС
Стивен Пинкер «Лучшее в нас» («Альпина Нон Фикшн», 2020, перевод Галины Бородиной)
Ничто так не удивляет редактора, как публикация книги, над которой он работал. Чем глубже погружаешься в работу, тем более отдаляется туманная береговая линия, по достижении которой труд достигнет желаемого совершенства. В 2011 году монументальная книга Стивена Пинкера «Лучшее в нас» была написана, в 2014-м мне стало известно о ее существовании, в августе 2018-го первые главы русского перевода пришли ко мне на редактуру. И вот, два с половиной года спустя, издательство прислало изумленному научному редактору три экземпляра весомого тома, содержащего в придачу к тексту все графики, таблицы, подстрочные примечания, библиографические перечни и подписи под картинками, над которыми было если не пролито столько слез, то проведено очень много блаженных часов размышлений, перебора вариантов и вдохновенного гуглинга.
«Лучшее в нас» — не справочник оптимиста и не учебник позитивного мышления (этой чумы нашего века). Это изложение истории человечества, исходящее из очевидной перспективы прогресса нравов: постепенный, нелинейный и неравномерный процесс изживания дикости и расширения круга прав, на пути которого автор отмечает реперные точки (появление централизованного государства, царство всемирной торговли, эпоха Просвещения, послевоенный долгий мир, правозащитные революции 1960-х, новый мир после холодной войны, феминизация, всеобщая грамотность). Это сокровищница статистических данных, разнообразных научных фактов, имен и концепций, знакомство с которыми приводит читателя вовсе не к квиетистской позиции «всё к лучшему в этом лучшем из миров», но к непреходящему восхищению силой духа и разума человеческого.
Яна Вагнер, писатель, номинант премий «НОС», «Национальный бестселлер», «Большая книга»
Линор Горалик, «Все, способные дышать дыхание» (АСТ, 2019)
Эту книгу я читала целых две недели — аккуратно, порциями. Натурально делала перерывы, чтобы набраться сил. Горалик великая и умеет примерно все — и вот, ко всему прочему, написала нам яркую, умную и абсолютно необходимую антиутопию про эмпатию, которую — парадокс! — при этом никакому эмпату, конечно, не вынести. Это как если бы вам день за днем показывали фотографии кровавого пляжа с мертвыми дельфинами или вареную собачью голову. В условной фейсбучной ленте мы такое скрываем сразу, зажмурившись, потому что быть беспомощным свидетелем свершившегося страдания не всякому по силам (мне — точно нет), а тут я все равно возвращалась и читала. Понимала, что она со мной делает, и зачем, и даже как, — и сердилась на нее за это, а дочитала до конца. Это тяжелый, невыносимый, безжалостный к читателю, офигенно написанный текст.
Константин Мильчин, литературный критик, шеф-редактор Storytel
Александр Долинин «Гибель Запада и другие мемы: из истории расхожих идей и словесных формул» («Новое издательство», 2020)
«Гибель Запада и другие мемы» замечательного филолога и набоковеда по основной специальности Александра Долинина. Тут он рассказывает про то, как появились устойчивые выражения вроде «англичанка гадит» или «поскреби русского — найдешь татарина». Это колоссальная работа и очень увлекательный текст.
Бернадин Эваристо, писательница, лауреат Букеровской премии
Brit Bennett, The Vanishing Half (Riverhead Books, 2020)
Это роман о двух сестрах, очень светлокожих черных женщинах. Когда они вырастают, одна выбирает жить как белая, а другая — нет. Это прекрасно написанная книга о расизме и колоризме.
Кармен Мария Мачадо, писатель, финалист Национальной книжной премии США и премии «Небула»
Rumaan Alaam, Leave the World Behind (Ecco, 2020)
Моя любимая книга 2020-го — «Оставь мир позади» Румана Алама. Может показаться странным выбирать в 2020-м ужасающую книгу об апокалипсисе, но есть нечто столь реальное, пугающее и пророческое в этом романе, затрагивающем проблемы расовые и классовые проблемы в Соединенных Штатах и напугавшем меня до чертиков.
Олег Лекманов, литературовед, доктор филологических наук, профессор НИУ ВШЭ
Микаэль Ниеми, «Сварить медведя» (Phantom press, 2019, перевод Сергея Штерна)
Мы с женой по вечерам читаем книги вслух — и старые, и новые. Из переводных новинок, прочитанных в этом году, пожалуй, самая увлекательная — детективный роман шведского поэта и прозаика Микаэля Ниеми «Сварить медведя» в отличном переводе Сергея Штерна. В редакторской аннотации сказано, что ведущие в романе расследование страшного преступления пастор Лестрадиус и мальчик-саам Юсси — это «неожиданная литературная реинкарнация пары Холмс — Ватсон». Мне же более точным кажется сопоставление Лестрадиуса и Юсси с другой парой сыщиков-любителей — монахом Вильгельмом Баскервильским и юным Адсоном из великого романа «Имя розы» Умберто Эко (а вот эти два персонажа безусловно были спроецированы хитрым итальянцем на героев Конан Дойла).
Более того, я бы, наверное, решился назвать весь роман Ниеми «Именем розы» по‑шведски. И там и там в центре — увлекательная интрига. И там и там — на периферии история юношеской любви. И там и там автор как бы между делом делится с читателем интереснейшими историческими фактами об ушедшей эпохе, в случае Ниеми — о быте северной Швеции середины XIX века. Русский вариант романа оформил наш лучший книжный художник Андрей Бондаренко.
Евгений Водолазкин, писатель, доктор филологических наук, лауреат премии «Большая книга»
«Доктор Лиза Глинка: «Я всегда на стороне слабого» («Редакция Елены Шубиной», 2020)
Мое главное читательское впечатление этого года — книга доктора Лизы Глинки «Я всегда на стороне слабого». Это тот род чтения, который принято определять неблагозвучным словом «нон-фикшен». Это короткие записки человека, посвятившего себя тем, о ком в обществе не принято заботиться, — жителям вокзалов и чердаков, промзон и подвалов. Этих людей многие жалеют, но не многие отваживаются к ним подойти. Страшно. Противно. Она спускалась в их подземный мир, осматривала их, лечила, мыла, кормила, слушала их проклятья (трудно быть добрым, живя на улице). Это уже не социальное служение — что-то большее. Святость? Тут на идее долго не продержишься, нужна настоящая любовь.
Любовь — это то, чего сейчас не хватает больше всего. Это единственное, что можно противопоставить небывалой агрессии, захлестнувшей весь мир. Дмитрий Сергеевич Лихачев говорил, что зло нематериально, что это всего лишь — недостаток добра. И этот недостаток она восполняла. Сейчас Лиза стала сущностью метафизической, но помощь ее нам не прекратилась. Она поддерживает нас оттуда. И отсюда тоже — своей книгой.
Дейзи Джонсон, писатель, финалист короткого списка Букеровской премии
Kiran Millwood Hargrave, The Mercies (Little, Brown and Company, 2020)
«Милосердие» рассказывает о двух очень непохожих друг на друга женщинах, чьи жизненные пути пересекаются на отдаленном норвежском острове во время шторма. Это блестящая книга, пропитанная атмосферой, прекрасно написанная. Невозможно отложить до самого конца, до опустошительного финала.
Джулия Филлипс, писатель
György Dragomán, The Bone Fire (Mariner Books, 2021); оригинальное название Máglya, впервые опубликован в Венгрии, 2014
Это третья книга Дьердя Драгомана, написанная после его международного бестселлера «Белый король». Это смелый, зловещий роман воспитания, который сочетает сказочные детали с суровой реальностью. Тринадцатилетняя Эмма остается жить с бабушкой-ведьмой, после того как ее родители погибают в автокатастрофе. Бабушка обучает Эмму магическим ритуалам в стране, еще только восстанавливающейся после смены кровавого режима.
Эта книга — триумф. Драгоман — мастер, внимательный к каждой детали, мысли, слову. Его роман показывает волшебство и магию за тем, что мы принимаем в нашей жизни как должное: одно поколение приходит на смену другому, угнетение продолжается, дети вырастают, люди все еще влюбляются. Уровень его мастерства и глубина истории потрясли меня. Я считаю, что это незабываемое чтение.
Валерий Анашвили, главный редактор журнала Logos и газеты Logos Review of Books
«Г. Ф. Жуков. Письма солдата (1943−1945)» (издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2020)
2020 год принес много разочарований и много горечи. Так получилось, что самая важная для меня книга в этом году — это книга о горечи, разочаровании, но и надежде. Это сборник писем лейтенанта Георгия Федоровича Жукова с фронта Второй мировой войны своей жене. Чувство, что столкнулся с чем-то особенным, возникает при чтении этих писем незаметно — из их обыденности, искренности и немыслимого синтеза: «письма, которое может стать последним» (или даже недописанным — оборваться на полуслове) и «письма, которое пронизано мечтами о будущем», — невыразимых на нашем современном языке, языке людей, доживших, казалось бы, до этого будущего. Это чувство прикосновения к подлинности. К абсолютной подлинности эмоций, слов, мыслей и поступков.
Евгения Некрасова, писатель, лауреат премии «Лицей», номинант премий «НОС», «Национальный бестселлер», «Большая книга»
Галина Рымбу, «Моя вагина»
Дмитрий Строцев, «Мы с женой не революционеры беспартийные»
Полина Барскова, «Седьмая щелочь» («Издательство Ивана Лимбаха», 2020)
Мне кажется, что наступило время не книг, а текстов. И я давно не думаю о литературе книгами — я думаю текстами. Назову три текста, которые были опубликованы в 2020 году и которые мне показались наиболее значимыми.
Во-первых, поэма Галины Рымбу «Моя вагина». Это уникальный переломный текст, абсолютная квинтэссенция актуальной литературы, манифест личного как политического и просто важный текст о свободе. Кроме того что эта поэма, как уже и делали прежде тексты Рымбу, двинула поэтический русский язык на новый уровень, она еще и произвела аудит всей нашей литературной жизни, всего нашего комьюнити. Она наделала довольно много всяких разнообразных волнений. Мне кажется, интересно, когда хороший текст, который является безусловным фактом литературы, становится еще и громким фактом литературной жизни и запускает непрекращающуюся дискуссию. Вообще, тексты должны быть неуютными и вызывать беспокойство — и именно такие остаются в истории.
Второй текст — тоже поэтический, один из наиболее важных в 2020 году. Это стихотворение минского поэта Дмитрия Строцева «Мы с женой не революционеры беспартийные». Это один из многих текстов, написанных Строцевым о минских событиях. Там зафиксирована реакция мирно протестующих людей на зверства силовиков. Я думаю, что это грандиозное стихотворение — оно идеально и как гражданская лирика, и как актуальный текст не только с точки зрения темы, но и с точки зрения языка. Строцев, как я понимаю, продолжает писать этот цикл потому, что, как мы понимаем, в Беларуси все продолжается и ничего не заканчивается. И текст Строцева, и поэма Гали Рымбу, буквально через несколько дней после их публикации в фейсбуке, были переведены сразу на много языков, и не только европейских.
Еще один текст — теперь уже действительно книга — исследовательницы блокады, писательницы и поэтессы Полины Барсковой «Седьмая щелочь». В ней авторка рассказывает о восьми блокадных поэтах. Кто-то из них широко известен, например Ольга Берггольц, кто-то известен гораздо меньше — Геннадий Гор, Зинаида Шишова, Павел Зальцман. Мне кажется, это совершенно удивительный тип литературы. Вроде бы книга нон-фикшен, но я читала и воспринимала ее как художественную прозу. В «Седьмой щелочи» (для названия использована цитата из блокадного стихотворения Натальи Крандиевской — еще одной героини книги) рассказывается о людях, которые пытаются пережить катастрофу, посреди которой они оказались, с помощью поэзии, будучи в тяжелом, очень часто страшном физическом состоянии. Для меня очень важен язык, которым «Седьмая щелочь» написана, мне кажется, это и есть та самая новая литература.