в каком городе находится сикстинская мадонна
Шедевр Рафаэля Сикстинская Мадонна
Рафаэль,Сикстинская Мадонна, 1512—1513г.Галерея старых мастеров, Дрезден
«Сикстинская Мадонна» была заказана Рафаэлю в 1512 году как алтарный образ для капеллы монастыря Святого Сикста в Пьяченце. Папа Юлий II, в ту пору еще кардинал, собирал средства для строительства часовни, где хранились мощи Святого Сикста и Святой Варвары.Совсем молодым Рафаэль прославился как удивительный мастер и несравненный поэт образа Мадонны.
Мадонна держит доверчиво приникшего к ней Иисуса по-матерински заботливо и бережно. Гений Рафаэля словно заключил божественного младенца в магический круг, образуемый левой рукой Мадонны, ее ниспадающим покрывалом и правой рукой Иисуса.
Поза Святой Варвары, ее лицо и потупленный взор выражают покорность и благоговение. В глубине картины, на заднем плане, едва различимые в золотой дымке, смутно угадываются лица ангелов, усиливая общую возвышенную атмосферу.
Это одно из первых произведений, в котором зритель незримо оказывается вписан в композицию: кажется, что Мадонна спускается с небес прямо навстречу зрителю и смотрит ему в глаза.
В образе Марии гармонично соединены восторг религиозного триумфа с такими общечеловеческими переживаниями, как глубокая материнская нежность и отдельные ноты тревоги за судьбу младенца. Её одежды подчёркнуто просты, она ступает по облакам босыми ногами, окружённая светом.
Фигуры лишены традиционных нимбов, однако оттенок сверхъестественности есть и в той легкости, с какой Мария, прижимая к себе Сына, шествует, едва касаясь босыми ногами поверхности облака. Рафаэль соединил черты высшей религиозной идеальности с высшей человечностью, представив царицу небесную с печальным сыном на руках — гордую, недосягаемую, скорбную — спускающуюся навстречу людям.
Взгляды и жесты двух ангелов на переднем плане обращены к Мадонне. Присутствие этих крылатых мальчиков, больше напоминающих мифологических амуров, придает полотну особую теплоту и человечность.
Картина, затерянная в одном из храмов провинциальной Пьяченцы, оставалась малоизвестной до середины XVIII века, когда саксонский курфюрст Август Третий после двух лет переговоров получил от Бенедикта разрешение вывезти её в Дрезден. До этого агенты Августа пытались договориться о покупке более известных произведений Рафаэля, которые находились в самом Риме.
Во время Отечественной войны картина была вывезена советской армией и 10 лет находилась в Москве,а потом была передана Германии и заняла достойное место в Дрезденской галерее.
В России, особенно в первой половине XIX века, «Сикстинская Мадонна» Рафаэля очень почиталась, ей посвящены восторженные строки таких разных писателей и критиков, как В. А. Жуковский, В. Г. Белинский, Н. П. Огарев.
Белинский писал из Дрездена В. П. Боткину, делясь с ним своими впечатлениями о «Сикстинской Мадонне»: «Что за благородство, что за грация кисти! Нельзя наглядеться! Я невольно вспомнил Пушкина: то же благородство, та же грация выражения, при той же строгости очертаний! Недаром Пушкин так любил Рафаэля: он родня ему по натуре».
Два великих русских писателя, Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский, имели репродукции «Сикстинской Мадонны» в своих рабочих кабинетах. Жена Ф. М. Достоевского в своем дневнике записала: «Федор Михайлович выше всего в живописи ставил произведения Рафаэля и высшим его произведением признавал «Сикстинскую Мадонну».
Карло Маратти так выразил свое удивление перед Рафаэлем: «Если бы мне показали картину Рафаэля и я не знал бы ничего о нем самом, если бы мне при этом сказали, что это создание ангела, я бы этому поверил».
Великий ум Гете не только оценил Рафаэля, но и нашел меткое выражение для своей оценки: «Он творил всегда то, что другие только мечтали создать». Это верно, потому что Рафаэль воплотил в своих произведениях не только стремление к идеалу, но самый идеал, доступный смертному.
ЗАГАДКИ И ОСОБЕННОСТИ
На этой картине много интересных особенностей.Обратите внимание,кажется,что папа изображён на картине с шестью пальцами,но говорят,что шестой палец-это внутренняя часть ладони.
Если вы внимательно присмотритесь к фону,на котором изображена мадонна,то увидите,что он состоит из лиц и голов ангелов.
Предполагают,что моделью для Мадонны послужила возлюбленная Рафаэля Форнарина.Этой девушке суждено было стать первой и единственной любовью великого Рафаэля. Он был избалован женщинами, но его сердце принадлежало Форнарине.
Рафаэля, вероятно, ввело в заблуждение ангельское выражение прелестного личика дочери хлебопека. Сколько раз, ослепленный любовью, он изображал эту очаровательную головку! Начиная с 1514 года он писал не только ее портреты, эти шедевры из шедевров, но и создал благодаря ей образы Мадонн и святых, которым будут поклоняться!Но сам Рафаэль говорил,что это собирательный образ.
ВПЕЧАТЛЕНИЯ ОТ КАРТИНЫ
Сикстинской мадонной» давно восхищаются, и о ней сказано много прекрасных слов. А в прошлом веке русские писатели и художники, как на паломничество, отправлялись в Дрезден — к «Сикстинской мадонне». Они видели в ней не только совершенное произведение искусства, но и высшую меру человеческого благородства.
В.А. Жуковский говорит о «Сикстинской мадонне» как, воплощенном чуде, как, поэтическом откровении и признает, что создана она не для глаз, а для души: «Это не картина, а видение; чем дольше глядишь, тем живее уверяешься, что перед тобой что-то неестественное происходит.
И это не обман воображения: оно не обольщено здесь ни живостью красок, ни блеском наружным. Здесь душа живописца, без всяких хитростей искусства, но с удивительной легкостью и простотою передала холстине то чудо, которое во внутренности ее совершилось».
Карл Брюллов восхищался: «Чем больше смотришь, тем больше чувствуешь непостижимость сих красот: каждая черта обдумана, преисполнена выражения грации, соединена со строжайшим стилем».
А. Иванов копировал ее и мучался от сознания своей неспособности уловить ее главное обаяние.
Крамской в письме жене признавался, что лишь в оригинале заметил многое такое, что не заметно ни в одной из копий. Особенно занимал его общечеловеческий смысл создания Рафаэля:
«Это что-то действительно почти невозможное.
Мадонна Рафаэля действительно произведение великое и действительно вечное, даже и тогда, когда человечество перестанет верить, когда научные изыскания. откроют действительно исторические черты обоих этих лиц. и тогда картина не потеряет своей цены, а только изменится ее роль.
Зачем 65 лет назад из Москвы в Дрезден отправили «Сикстинскую мадонну» Рафаэля и другие сокровища саксонских курфюрстов
2 мая 1955 года в Пушкинском музее открылась выставка сокровищ Дрезденской галереи, вывезенных после войны из Германии и отреставрированных в музее. «Сикстинская мадонна» Рафаэля, «Спящая Венера» Джорджоне, Рубенс, Вермеер, Тициан, ван Эйк, Дюрер, Рембрандт, — всего 350 картин. С мая до августа выставку посмотрело 1 млн 200 000 зрителей. (Для понимания масштаба: ретроспективу Валентина Серова, на которую выламывали двери, в Третьяковской галерее на Крымском Валу в 2016 году за четыре месяца посетили 400 000 человек). В 1955 году во время выставки Пушкинский работал с 7.30 утра до 11 вечера без выходных.
«Мы стали срочно готовить выставку, когда стало известно, что работы возвращаются в Дрезден. Конечно, все были возмущены. И я была против, — рассказывает Ирина Александровна Антонова, президент ГМИИ им. Пушкина — Но, оказавшись спустя несколько лет в Дрездене, я смогла посмотреть на эту ситуацию по-другому. Я поняла, что Дрезденская галерея — это и есть Дрезден. Дрезден без галереи все равно что Париж без Лувра. Так что решение вернуть коллекцию — удивительный по смелости, по широте мышления, великодушию поступок. Хотя люди, принимавшие это решение, не были ни великодушными, ни широкомыслящими, они руководствовались своими прагматичными соображениями. Но меня неприятно удивило, как плохо, примитивно повели себя коллеги из Дрезденской галереи. В 1956 году, когда музей открылся для публики, при входе разместили маленькую, сантиметров 30, металлическую табличку с упоминанием, что коллекцию вернул СССР. А через несколько лет табличку сняли. Я считаю, это подлый, недостойный поступок.
В Москве выставка Дрезденской галереи воспринималась как откровение. Жажда великого искусства была огромна. Ведь в войну все музеи были закрыты. Выставка занимала два этажа. Те, кто приходил с утра, — люди стояли днем и ночью, спали прямо в очереди, на каких-то ящиках, знакомились, влюблялись за это время — проводили в музее весь день. Только потом мы догадались, что нужно ограничивать посетителей по времени, и организовали трехчасовые сеансы. Приходили те, кто знал искусство, соскучился по нему. Но было очень много молодежи, кто никогда не видел и не знал ничего подобного. Для многих из них это было судьбоносное открытие. Я знаю многих из тех, кто тогда впервые пришел в музей совсем молодыми людьми, очередь в Пушкинский весной 1955 года — самая веселая очередь в музей в мире, — увиденная своими глазами «Сикстинская мадонна» произвела впечатление такой силы, что во многом определила их жизни».
Паломничество к Сикстинской Мадонне
Мечта должна осуществляться. Только вот тайна! Когда, остро желаемое сбывается, это приносит не только радость, но и печаль, ведь вместо надежды и устремленности в будущее, теперь остается только воспоминание, и это случившееся нужно непременно уложить в «Сокровищницу воспоминаний» — как говорил когда-то Георг Вильгельм Фридрих Гегель.
Да, этот великий немец, создатель «Феноменологии духа» в конце жизни по-немецки добросовестно собирал свою сокровищницу. У меня тоже имеется эта «золотая шкатулка», но я все боюсь открыть ее, чтобы приложить еще одну осуществившуюся мечту — поездку в Дрезден. Я храню ту поездку, как теплого котенка, пригревшегося у сердца, и боюсь отпустить. Ведь это была непростая поездка — я бы назвала ее «Паломничество к Мадонне», что было бы правильнее.
Конечно, я могла бы показать вам фотографии Дрездена, который предстал передо мной графикой.
Подарил особый, очень правильный, для того дня, колорит.
Создал прекрасный фон для желанной Встречи.
Пробежаться по знаковым местам, тоже с фотографиями — доказательствами посещения и пребывания (все имеется).
Например показать знаменитое настенное плиточное панно из Мейсенского фарфора»Шествие Князей» — известная достопримечательность Дрездена. Ну, как же без него! Удивительное панно!
Я могла бы показать вам белизну фарфора и на выставке в Цвингере.
Глядя на воплощение Библейских сюжетов, стоишь удивленный и восхищенный.
Я могла бы рассказать вам даже о кафе, в которых что-то вкушала, гладя в окно на усталый будничный день.
Могла бы рассказать о других интересных выставках и людях, с которыми повстречалась.
Право, в тот день было много впечатлений.
Но я не могу позволить себе все же смешать воедино разные события одной поездки, хотя вроде бы именно так и происходило. Наверное, это было бы несправедливо по отношению к моей сокровенной мечте…
О, мгновение! Кажется, я готова. Сейчас вот напишу короткое воспоминание, открою золотой ларчик и положу на хранение горячие строки остывающей во времени памяти. Жаль немного, но пора! Чувство восторга не может удержаться на взлете, как волна, что должна разрешиться прибоем и вернуться в великий непостижимый океан. Красота — это тоже океан.
«Красота спасет мир»! А знаете ли вы, что Сикстинская Мадонна Рафаэля была любимой картиной Достоевского, так что его жена когда-то, в Дрездене заказала фрагмент этой картины и подарила мужу. Этот фрагмент и сейчас находится в музее — Доме-квартире Ф. М. Достоевского, в Петербурге.
Так вот значит о какой красоте говорил Достоевский! Это же надо понять, осмыслить! Тем более, что мы сегодня, кажется, стали немного сомневаться в справедливости этого изречения — уж слишком агрессивно-наступательно современное превращение безобразного в «как бы» прекрасное. И многие верят… Притерпелись.
Далекое детство. Школа. Урок литературы. Наша классная руководитель, выполняющая обязательство, «спущенное сверху», как-то неожиданно меняет тему и переходит к «настоятельным рекомендациям» по поводу наступающей Пасхи — праздника, который, по ее словам отмечают только «темные и неграмотные старушки».
— Если вас будут угощать куличами, крашеными яйцами, — не берите. Скажите, что вам просто не хочется…
Я смотрю на шарфик, украшающий платье учительницы, — он из легкого газа, чуть сиреневого. Мы совсем юные — лет десять? Но нас уже приучили жить «двойными стандартами». Вот и сейчас — все внимательно слушают, и почти каждый вспоминает свой, домашний, только что испеченный бабушкой или мамой кулич, с белой глазурью, украшенной разноцветным пшеном и, конечно же, радуется предстоящему лакомству. Мы просто никому не скажем! А яйца… Да мы и сами их красили! Правда в классе, вожатая, вчера «прошла по рядам» — смотрела наши руки, не испачканы ли краской — доказательство соучастия в подготовке Праздника. Но мы хитрые — вымыли и оттерли одеколоном «Душистая сирень», или «Шипр»…
Пасха детства! Какой она была тайной, чистой, радостной! Земля, только что освобожденная от снега пахла особо — это был запах ранней весны, и зеленая трава уже пробивалась сквозь парную землю — твердая плоть, хранившая в себе, как мать, так много боли… Послевоенная земля и память травы, много впитавшая.
Иногда детство кончалось неожиданно. Незадолго, перед Пасхой, весь «юный город» в разных школах писал сочинение: «Мой жизненный идеал», — тема «спущенная сверху».
Все как-то искренне писали о революционерах, героях детских книг: Павка Корчагин, Павлик Морозов, Феликс Дзержинский, Камо…
— Ленинская-то школа № 1 снова «отчудила», — шепотом передавали новость учителя и ученики друг другу.
— Нашелся один! Написал: Мой идеал — Иисус Христос!
— Да что вы! Неужели! Странный мальчик… В это слово «странный» каждый вкладывал свое: осуждение, удивление, страх за судьбу ребенка и его семьи. Тогда за такой «проступок» могли забрать из семьи, в какую-нибудь «Колонию для малолетних» — «на перевоспитание».
Я не знала этого мальчика и не знаю, как сложилась его судьба, но только став взрослой и мудрой оценила его великий подвиг исповедничества. Не побоялся!
Следующий урок — история. Мы листаем учебники, готовясь к «опросу по заданной теме». Директор школы — Нина Васильевна — красивая, умная, спокойная — она рассказывает так, что никому не хочется на перемену. Мы верим ей.
Она входит в класс с бумажным свитком и кнопками прикрепляет к измазанной мелом классной доске незнакомую картину:
Красивая женщина, одетая «не по нашему» несет ребенка. Начинается рассказ о картине Рафаэля «Сикстинская мадонна» — как ни странно, мой первый рассказ из Библейской истории. Никогда еще не слышала ничего подобного.
Мы не думаем о том, что как-то странно «перескочили эпохи» и перешли в другое время какого-то «Возрождения» (не по-программе). Нам просто интересно, как всегда на уроке истории.
А еще… нам, воспитанным на гордости за героев недавней Великой Отечественной войны, вдруг с новой силой открывается тема жертвенности, на волну которой настроены наши детские сердца.
Только теперь это Жертва с большой буквы и чтобы впитать ее совсем не нужно что-то понимать, нужно только открыть сердца.
Потрясение. Мы не слышим звонок с урока, мы вошли в иной мир, изображенный на этой дешевой бумажной репродукции, и уже нет возможности вернуться за парту… А возвращаясь, мы, каждый по-своему чувствуем, что произошло что-то важное, такое важное, что мы вернулись в этот мир, уже чуть-чуть другими.
Вот с тех пор я и стала мечтать — увидеть «Сикстинскую мадонну» Рафаэля, чтобы приложить свой взгляд не к растиражированной репродукции, а к тем краскам, которые были положены великим художником на холсте, положены его живой рукой!
На холсте! Почему? В то время подобные картины писали на досках! Но Рафаэль Санти ничего не делал случайно — значит и в этом был смысл!
Ему нужна была иная фактура, более живая, более гибкая, смелее впитывающая и грунтовку, и краски!
И вот я в Дрездене.
Я знаю, что в знаменитой Галерее Старых Мастеров — это, как известно, один из музеев Цвингера, — все еще продолжается ремонт, но, кажется, Сикстинская Мадонна все же доступна посетителям. Я надеюсь. Мне страшно, как в детстве. А вдруг не захотят продать билет! Почему? Не знаю… Просто страшно, — уж очень хочется попасть… А вдруг закроют тот заветный зал, к которому так стремится моя душа…
Я вновь становлюсь ребенком, только более умудренном и знающим.
Тогда в детстве, мы, кажется, восприняли Сикстинскую Мадонну эмоционально и невольно чистыми сердцами объяли всю глубину Тайны. Впоследствии повзрослев, мне захотелось постичь сознанием, смысл открывшегося величия, но я, понимая все больше и больше, однажды остановилась в недоумении. Я почувствовала неисчерпаемость Красоты и все-таки невозможность ее вместить, так как, утратив, с годами, чистоту сердца, утратила и ту глубину восприятия.
Почему же так воздействует на зрителя это полотно Рафаэля, когда каждый предстоящий, отвечая на негласный призыв, вынужден заглянуть в свое сердце!
Я не случайно использовала слово «предстоящий» — как перед иконой, потому что человек, желающий вглядеться в картину Рафаэля, постепенно, а может быть и почти сразу, становится его соучастником,
На этом полотне нет знаменитых арок Рафаэля, в которые он «вмещает» свои живописные повествования и которые так часто используются им в других картинах, как важная формообразующая конструкция. Вспомните его великую фреску «Афинская школа»! Несколько арок, которые вписаны друг в друга, создают не просто перспективу, но объемность композиции, которая помогает сосредоточить внимание на двух главных героях фрески, хотя они находятся и не на переднем плане.
Рафаэль всегда глубоко продумывает архитектонику своих полотен, решая пространство, как умелый драматург-режиссер.
Словно случайно проскользнул, театральный термин, однако он не случаен. Важным компонентом полотна Рафаэля, в Сикстинской Мадонне, является занавес.
Именно он исполняет роль любимой художником арки, которая у Рафаэля, всегда выполняет роль гармоничного согласия, завершенности, создает возможность, при наличии других средств, глубокого проникновения вглубь, а значит и в сюжет, что разворачивается перед зрителем.
В Сикстинской Мадонне занавес тяжелый, с глубокими складками, он по-настоящему земной и театральный и это не случайно, так как еще больше подчеркивает бутафорность земного и величие небесного.
Сикстинская Мадонна имеет множество толкований — каждый видит именно «свое» и разумеет изображенное на картине в соответствии со своим мировоззрением. Кто-то в композиции видит зашифрованную цифру шесть — якобы Рафаэль был гностиком, а они особо почитали шестой день творения. Символ вроде бы, подтверждает и еще одна деталь — у св. Сикста изображено шесть пальцев.
Однако если приглядеться, то пальцев все же именно пять — «шестой» — это часть ладони, которая создает иллюзию, а шестиугольник «дописывает» наше сознание, ведь всегда плавные линии Рафаэля рисуют скорее овал — космическая беспредельность. В то же время объемность композиции помогает и нам, стоящим перед картиной войти в эту бесконечность. Картина, как известно, была написана для Алтаря в храме монастыря Святого Сикста в Пьяченце, где хранились мощи этих святых. Она должна была находиться за Крестом, который был ближе к верующим. Таким образом Св. Сикст рукой указывает и на Крест, и может быть на нас, на наш мир, во имя спасения которого Мадонна приносит в жертву своего Сына.
Сила этой картины в том, что ее часто относят к жанру «собеседования» — Мадонна легко ступая по облакам спускается к нам, в наш мир, который оказывается причастен Великой Тайне искупления, а значит делает и нас соучастниками. Если мы к этому готовы, конечно.
Легкость поступи Мадонны, ее неземное парение еще больше подчеркивают фигуры сидящих святых Сикста и Варвары, которые немного «утопают» в этих белоснежных облаках.
Еще важное! Раньше Мадонна чаще всего изображалась в момент ее общения с младенцем, с великой любовью взирающей на дитя, а здесь… Необыкновенный взгляд Мадонны устремлен прямо на тебя, заглядывает, можно сказать, в душу каждого…
Она спускается к тебе и ради тебя, ради тебя приносит свою великую жертву и об этом говорят ее глаза.
Принято искать ту земную женщину, которая могла позировать Рафаэлю. Ее находят, даже называют имя, но это пустое. Только отдаленная похожесть. Сам Рафаэль говорил о недостижимости идеала женской красоты здесь на земле. «Если бы взять овал лица у одной, разлёт бровей другой…» Сикстинская Мадонна — это идеал женской красоты, созданный гением художника.
Необыкновенная женственность, по-возрожденчески чувственность, и в то же время святость, чистота, смирение.
Готовясь написать этот рассказ, я искала достойные стихотворные строчки для иллюстрации, ведь сколько великих поэтов посвящали Мадонне свои рифмы. Я искала и… не нашла. Потому что нельзя выразить словами взгляд Мадонны и Младенца. Это нужно видеть. И это нужно видеть в Дрездене, общаясь с подлинным полотном великого Рафаэля Санти!
А вот ангелочки на переднем плане, хоть и задумчивы, но по-детски безмятежны. И не случайно именно они стали прообразами многообразных кичевых поделок, которые впоследстви распространились в обиходе. Может быть они более похожи на нас, особенно в тот момент когда кто-то из нас проходит мимо полотна, без особых размышлений о Сути происходящего, но отмечает «галочкой» очередное знаковое посещение, обязательное в Дрездене, ведь этим измеряется «культурный уровень».
… А тот человек, что сидит перед картиной и смотрит в сторону, так и не снял кепи…
Удивительно! Но овальный диван, на котором может «отдохнуть» каждый входящий в зал, прямо у ног Мадонны- невольно, но как-то промыслительно, «повторяет» композицию картины, только в нашем мире.
Кажется полная свобода… Никто не сделает замечание. Можно даже повернуться к Мадонне спиной и переключить внимание на смартфон… Некоторые так и поступают.
Вот уж где легко читается принцип Баховского единовременного контраста — драматургия этого фото:
А я долго стояла перед Мадонной. Потом сидела лицом к лицу…
Я так долго ждала этого разговора и он состоялся.
Судьба «Сикстинской Мадонны» Рафаэля Санти
18 апреля 2020 года весь культурный мир отметит 500-летие со дня смерти гения Возрождения Рафаэля Санти (1483-1520). Живописца при жизни справедливо называли «мастером мадонн». Главный его шедевр «Сикстинская Мадонна» оказался в XVIII веке в Дрездене и обрел здесь второе рождение. В 1945-1955 годах опаленное войной полотно реставрировалось в Москве, где возродилось вновь. Так картина исторически связала Россию и Германию.
РАФАЭЛЬ САНТИ. Сикстинская Мадонна. 1512–1513
Холст, масло. 269,5 × 201
© Галерея старых мастеров, Дрезден
Российские пенсионеры пробыли в столице Саксонии всего пять дней. Однако на осмотр картинной галереи они оставили целый день. Из всех попутчиков только Гальберг оставил восторженные впечатления от «Сикстинской Мадонны»: «Тут я впервые увидел Рафаэля как величайшего из живописцев. Его Пресвятая Дева, называемая Мадонна di San Sisto, есть истинно Святая Дева: величие небесное сияет в ней; на лице Спасителя, кажется, читаешь высокое Его назначение. Ангелы, находящиеся внизу, невинны, как дети Вечного Света: они достойны быть небожителями»[8].
Копия как самая искренняя форма лести
На протяжении XIX века академическая художественная подготовка обязательно включала копирование великих шедевров художников эпохи Возрождения и барокко. Копии, выполненные непосредственно с оригинала, позволяли живописцу изучить метод работы другого художника, освоить различные подходы к композиции, расположению фигуры в пространстве, к передаче цвета.
Самая ранняя известная нам живописная копия «Сикстинской Мадонны» была исполнена в 1804 году художником Иоганном Фридрихом Бури (Bury) (17631823), учеником И.Г. Тишбейна. Окончив Художественную академию в Дюссельдорфе, Бури отправился на стажировку в Италию. Во время пребывания в Риме молодой художник многократно копировал работы Рафаэля и Микеланджело и, что называется, набил руку на производстве подобного рода произведений. В 1801 году художника пригласили в Берлин, ко двору прусского короля. Здесь Бури давал уроки рисования сестре короля, а также принцессе Августе, которая вышла замуж за гессенского курфюрста Вильгельма II. Бури изобразил принцессу во время копирования «Сикстинской Мадонны»[13]. Она сидит за мольбертом с кистями и палитрой в руках, обратившись к невидимому зрителю. Художник сознательно так строит композицию, что голова художницы-любительницы заслоняет лицо Мадонны и вписывается рядом с младенцем.
В 1804 году Бури по заказу прусской королевы Луизы исполнил копию «Сикстинской Мадонны» в размер оригинала, которая была подарена ею супругу Фридриху Вильгельму III (настоящее местонахождение неизвестно). По его приказу полотно разместили в розовой угловой комнате берлинского дворца. «Сикстинская Мадонна» висела над его письменным столом. На акварели берлинского профессора Леопольда Цильке, представляющей рабочий кабинет короля (1828, Потсдам, Фонд прусских дворцов и садов Берлина-Бранденбурга), хорошо видно местонахождение копии: слева от двери, у большого окна. Обращает на себя внимание фигурка короля, сидящего за письменным столом так, чтобы образ Мадонны был всегда перед его глазами.
Любопытно сравнить акварель берлинского профессионала с акварелью «Кабинет-библиотека императрицы Елизаветы Алексеевны в Зимнем дворце» (ГЭ) художницы-любительницы Варвары Николаевны Головиной (1766-1819), фрейлины императрицы Елизаветы Алексеевны, супруги российского императора Александра I. В эпоху правления Александра I жилой частью Зимнего дворца в Петербурге стал западный фасад, выходящий окнами на Адмиралтейство. Кабинет-библиотека, окна которого выходили на Неву, располагался там, где сейчас зал № 186 современной экспозиции. На акварели кисти В.Н. Головиной скрупулезно выписаны все детали интерьера: скульптура, мебель[14], вазы, канделябры. Особую достоверность происходящему придает фигурка хозяйки, читающей книгу за столиком справа. Обращает на себя внимание большая копия «Сикстинской Мадонны», висящая в центре торцевой стены между зеркалами. Елизавета Алексеевна композиционно расположена так, что неизменно, оторвав взгляд от чтения, она видела перед собой Мадонну. К сожалению, в настоящее время не представляется возможным идентифицировать автора копии, неизвестно также, как копия попала в Зимний дворец.
Варвара Николаевна ГОЛОВИНА
Кабинет-библиотека императрицы Елизаветы Алексеевны в Зимнем дворце. 1810–1826
Бумага, акварель. 29,8 × 41. © ГЭ
В течение семи лет Франц Герхард Кюгельген (1772-1820), придворный портретист и член ИАХ, копировал «Сикстинскую Мадонну», которая была освящена для оформления алтаря Фромборкско- го собора[15]. В настоящее время сохранилась лишь фрагментарная копия мастера (1816, Фонд прусских дворцов и садов Берлина-Бранденбурга)[16].
В 1822 году Кабинетом Императорского Двора был командирован в Дрезден «рижский уроженец» Эрнст-Готгильф Боссе (1785-1862). Художник учился в середине 1810-х годов в Дрезденской Академии живописи, скульптуры, гравюры и архитектуры художеству у портретиста Йозефа Грасси. В 1821 году Боссе получил должность придворного живописца в Петербурге. По распоряжению императора Александра I он должен был написать копии с шедевров Дрезденской галереи, которые предназначались для петербургской Академии художеств, «к пользе воспитанников». Приехав в Дрезден, Боссе с семейством обосновался в доме на площади Альтмаркт. Его мастерскую часто посещали немецкие художники-романтики: К.Д. Фридрих, К.Г Карус, а также русские литераторы: В.А. Жуковский, братья Тургеневы. Зимой 1827 года Боссе за несколько сеансов написал портрет Жуковского в рост. В течение восьми лет Боссе переслал в Россию 15 копий, в том числе «большого размера Богоматерь с младенцем с Рафаэля»[17]. Однако Совет ИАХ решил, что только «копия Ессе homo (с Гвидо Рени)[18] может считаться хорошей; остальные посредственны, а последние пять весьма слабы»[19]. Из придворных живописцев Боссе был уволен, за ним оставлено только звание профессора. В 1829 году живописец перебрался в Париж и работал там по поручению российского правительства[20].
Более года трудился молодой художник, создавая копию в непосредственной близости от оригинала. В целом Маркову удалось передать общее впечатление от одного из самых загадочных образов мировой живописи. Помимо сходства в размерах и композиционных деталях работа также близка по визуальному воздействию, которое исходит от шедевра Рафаэля. В 1832 году копия была закончена[24] и удостоилась высокой оценки строгих профессоров. По мнению Совета ИАХ, Марков «с весьма похвальным вниманием изучал Рафаэля, и при том именно в тех частях, которые составляют главное достоинство сего великого мастера, и написал свою копию со тщанием, за похвальный труд объявлена благодарность», работа была приобретена у автора для академического музея за 857 рублей[25].
Картина в картине
Поистине мирового триумфа картина Рафаэля достигла благодаря репродукционной графике. Вначале это были тиражированные листы офортов и литографий, а затем фотографии. Императорская Академия художеств и Московское училище живописи и ваяния широко практиковали использование гравюры, в том числе с Рафаэлевой «Сикстины», в процессе обучения. Наиболее известны имена мастеров, гравировавших оригинал Рафаэля: Иоганн Фридрих Мюллер (1782-1816) и Кристиан Готтфрид Шульце (1749-1819). Со временем произведение Рафаэля стало доступно широким слоям населения. Сохранилась одна из первых открыток с изображением «Сикстинской Мадонны», гравированная Уильямом Томасом Фрайем (William Thomas Fry, 17891843) в Лондоне в 1825 году. На ее обороте надпись: «Forget menot. A Christmas and NewYear’s present».
С середины XIX века в моду вошло украшать интерьеры частных домов и усадеб репродукциями картины Рафаэля. Салоны и гостиные, кабинеты и мастерские заполнились многочисленными изображениями Мадонны. Произведения иностранных и русских художников того времени наглядно иллюстрируют это увлечение: Н.И. Подключников «Интерьер в квартире А.М. Филамофитского в Москве» (после 1835 г., Музей В.А. Тропинина и московских художников его времени), П.А. Федотов «Художник, женившийся без приданого в надежде на свой талант» (1844, сепия, ГТГ), М. Гофман «Рабочий кабинет Вильгельма Гримма в Берлине» (1860, Нюрнберг, Германский национальный музей), Ж. Мейблюм «Курительная комната в Строгановском дворце» (1860-е, ГЭ), А. Брендель «Вид квартиры художника» (1884, частное собрание), С.А. Виноградов «В доме» (1910, Калужский музей изобразительных искусств).
Один из первых и единственный в своем роде дагерротип «Сикстинской Мадонны» был снят Германом Кроне в 1850 году (Технический университет, Дрезден). Он был миниатюрного размера (11 х 8), да еще и в зеркальном изображении. Ранние фотографии, отражавшие скорее изобразительный метод, а не художественное видение, были еще некачественны. Однако не прошло и десятка лет, как фотографии стали весьма доступны и даже продавались в Галерее старых мастеров в Дрездене. Примером тому может служить пожелтевший отпечаток в альбоме художника А.А. Попова, уроженца Тулы[28]. В 1863 году по дороге на стажировку в Париж он остановился в Дрездене. С восторгом художник писал о том впечатлении, какое на него произвела «Сикстинская Мадонна»: «Смотря на нее, мне представился целый ряд великих художественных до- стоинств»[29]. На память А.А. Попов купил фотографию полюбившегося шедевра.
В Государственном музее истории российской литературы имени В.И. Даля бережно хранятся несколько фотографий с картины Рафаэля, приобретенных Анной Григорьевной Достоевской во время ее проживания с Ф.М. Достоевским в Дрездене. Известно, что писатель мечтал о хорошей репродукции с картины.
Ф.М. Достоевский и Л.Н. Толстой
Ф.М. Достоевский впервые побывал в Дрездене проездом из Берлина 22 июня 1862 года. Потом был еще несколько раз: то по пути в Вену, то в Петербург. Несколько месяцев Федор Михайлович прожил в столице Саксонии вместе с молодой женой летом 1867 года. Здесь 26 сентября 1869 года родилась их старшая дочь Люба. Начавшаяся война между Германией и Францией заставила семейство покинуть Дрезден 17 июля 1871 года. По воспоминаниям Анны Григорьевны, Достоевский входил в число почитателей «Сикстинской Мадонны» и мог ее разглядывать «часами, умиленный и растроганный»[30]. Для этого он не стеснялся брать стоявший в зале стул и забираться на него с ногами. Самые известные упоминания о Мадонне даны Достоевским в романе «Бесы», где полотно Рафаэля воплощает образ красоты и духовный идеал старшего поколения героев литературного произведения. Писатель чутко уловил период, когда романтический образ начинает высмеиваться и цинично поносится молодым поколением. «Нынче никто, никто уж Мадонной не восхищается и не теряет на это времени, кроме закоренелых стариков. Это доказано»[31].
Однажды в разговоре с С.А. Толстой, вдовой А.К. Толстого[32], Федор Михайлович признался в большом значении для него «Сикстины». В 1879 году Владимир Соловьев по поручению графини приехал с пакетом, в котором находилось поколенное изображение Мадонны, без окружающих фигур. Литография неизвестного художника середины XIX века была подарена писателю ко дню рождения и украсила собой его петербургский кабинет. Последний год его жизни любимая Мадонна была с ним рядом, висела над диваном, где Достоевский любил отдыхать и где скончался. На фотографии Владимира Таубе, заказанной вдовой Достоевского, запечатлен подарок С.А. Толстой. В настоящее время в Музее-квартире Ф.М. Достоевского в Санкт-Петербурге представлен другой экземпляр.
Л.Н. Толстой впервые попал в Дрезден 5 августа 1857 года по пути из Берлина. Уже на следующий день он уехал, успев посетить картинную галерею, и «остался холоден ко всему, исключая мадонны»[33]. Так писатель записал в своем дневнике. Отметим, что Достоевский и Толстой видели «Сикстину» на новом месте, во вновь отстроенной по проекту архитектора Готфрида Земпера картинной галерее, открытой в 1855 году. Понимая историческую значимость «объекта», организаторы экспозиции отвели полотну Рафаэля центральное место.
Интерьер кабинета Л.Н. Толстого в Музее-усадьбе Л.Н. Толстого «Ясная Поляна» в Тульской области
Современная фотография
Советская история Мадонны
Павел Корин и Прасковья Корина перед картиной Рафаэля.
ГМИИ имени А.С. Пушкина, Москва. 1945–1946. Фотография
Михаил Филиппович Володин в полотне «Спасение картин Дрезденской галереи» (1972-1978, Центральный музей Вооруженных Сил, Москва) применяет кинематографический прием остановленного кадра. Прямо на зрителя идут солдаты, несущие полотно на руках. Они в буквальном смысле на наших глазах спасают картину. А вот Михаил Владимирович Корнецкий в картине «Спасенная Мадонна» выбирает момент, когда юная девушка-реставратор, больше похожая на медсестру в белом халате, пристально осматривает в лупу красочный слой полотна. Справа и слева от картины замерли в почетном карауле спасители.
Монументальное полотно Мая Вольфовича Данцига «И помнит мир спасенный» (1985, Фонд Art Russe) отличается экспрессивностью живописной манеры и философским прочтением исторического события. Белорусский художник работал над картиной более 10 лет и завершил ее в год 40-летия Победы. Название картины, взятое из популярной песни, переводит акценты от спасенной Мадонны Рафаэля к спасенному миру.
Судьба «Сикстинской Мадонны» по-особому переплелась с судьбой президента Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина Ирины Александровны Антоновой, которая в августе 1945 года была среди сотрудников, принимавших коллекцию Дрезденской картинной галереи на хранение в музей. В одном из своих интервью она сказала: «Война (и это не пустые слова) глубоко повлияла на жизни и сердца людей моего поколения. Для меня, специалиста по итальянскому искусству, «Сикстинская Мадонна» никогда не будет лишь шедевром Рафаэля. Эта картина навечно слилась в моем сознании и в моей памяти с героическим спасением моей страны и моего народа от уничтожения, слилась с героическим поступком матери, которая пожертвовала жизнью своего сына».