в каком году появились чумные доктора

Костюм чумного доктора: как его придумали и почему он так крипово выглядит

Классический костюм чумного доктора появился в обиходе медиков лишь в XVII веке, хотя чума начала свое шествие по западной Европе еще с 1340-х годов. Все дело в том, что долгое время ее лечением занимались различные околорелигиозные авантюристы и шарлатаны, в основном действовавшие наугад и не сильно заботившиеся вопросами самозащиты от опасной заразы.

Журнал The Public Domain Review рассказывает, как врачи стали носить легендарную спецодежду, максимально защищавшую от миазмов «плохого воздуха», который в то время считался главным переносчиком болезни.

Этот причудливый, максимально закрытый с головы до ног костюм шился из кожи, а также промасленной или вощеной холщовой ткани, в прорези для глаз вставлялись большие стеклянные линзы, а длинный «клюв» с парой небольших отверстий для дыхания выполнял роль противогаза — в него клали ароматические специи (камфору, мяту, гвоздику и мирру), сухие цветы или тряпку, промоченную уксусом.

Если запахи не перекрывали вонь, которую источали больные чумой, то врачи поджигали содержимое маски. Таким образом, дымок не только глушил вредные миазмы для врача, но и разносил «дезинфицирующие» ароматы по округе. Кроме того врач в обязательном порядке во время общения с больными обязан был жевать чеснок и носил в ушах и носу маленькие куски ткани, пропитанные ладаном.

В руках чумные врачеватели носили палочки, с помощью которых как дирижеры не только раздавали указания, но и производили с больными различные манипуляции. Например, палочками меряли пациентам пульс, снимали с них одежду, а также отталкивали подозрительного вида людей, подошедших слишком близко — эффективнейший инструмент для социального дистанцирования из когда-либо существовавших.

Изобретение классического костюма чумного доктора приписывают французскому врачу Шарлю де Лорму (1584-1678), однако к 1636-му году одеяние было настолько популярным, что разные его вариации носили уже по всей Европе, из-за чего с точностью об авторстве говорить не приходится.

Однако постепенно чумные врачи стали настолько обычным зрелищем, что в той же Венеции их костюмы стали перенимать в качестве карнавальных нарядов, а уж о масках с клювами и говорить нечего — венецианские праздники и сегодня без них попросту немыслимы. Также образ мрачного врачевателя повлиял на средневековую «Комедию дель арте», в которой появился теперь уже ставший классическим персонаж, милый и немного тревожный Medico della Pesta.

Разумеется, по нынешним меркам эффективность работы чумных докторов выглядит крайне сомнительной. В основном они занимались тем, что вырезали и прижигали больным бубоны, прощупывали их палками и прописывали пациентам настои из розовых лепестков. Некоторые практиковали кровопускание, однако более продвинутые рекомендовали изолировать зараженных, давать им чистую воду и регулярно проветривать палаты.

Легендарный Нострадамус, одно время пробовавший себя на ниве чумного доктора, в «Трактате о приготовлении варений» вообще писал, что единственный работающий метод избавления города или деревни от чумы — это быстро отправить больных и здоровых в разные концы населенного пункта, всех покойников незамедлительно сжечь, а после молиться.

Тем не менее, хотя старания чумных докторов и походили на неловкие шаги ребенка, без них не было бы современной медицины, как не было бы и этих замечательных образов:

Портрет швейцарского доктора Теодора Цвингера III (1658-1724) в костюме чумного доктора и без него

Источник

Чумной доктор: где правда, а где вымысел?

Вы наверняка видели их раньше: загадочные фигуры, одетые с головы до пят в промасленную кожу, в защитных очках и в масках с клювами. Костюм чумного доктора выглядит как нечто среднее между вороной и Мрачным Жнецом, и представляется как ужас Черной Смерти.

Тем не менее, маски с клювом впервые появился гораздо позже, чем в средние века, примерно через три столетия после Черной смерти, впервые появившейся в 1340-х годах.

Возможно, в 17-м и 18-м веках было несколько докторов, которые носили одежду, в том числе культовую маску с клювом, но большинство средневековых и ранних современных врачей, которые изучали и лечили больных чумой, этого не делали.

Чумной доктор: почему врачи носили маски с клювом?

Согласно книге Мишеля Тибайренка «Энциклопедия инфекционных заболеваний», первое упоминание о знаменитом костюме чумного доктора найдено в работе середины 17-го века, написанной Шарлем де Лорм, королевским врачом в службе короля Франции Людовика XIII.

Де Лорм писал, что во время вспышки чумы в Париже в 1619 году он разработал одежду, целиком изготовленную из марокканской кожи, включая сапоги, брюки, длинное пальто, шляпу и перчатки. Ношение этого защитного снаряжения предполагает, что врачи стали больше беспокоиться о том, чтобы не заразиться чумой непосредственно от своих пациентов, а не от самого воздуха.

Главной особенностью наряда чумного доктора была облегающая маска, дополненная стеклянными окулярами. Она дополнялась клювом, который был длиной около 15 сантиметров и наполнен ароматами или ароматическими травами.

Клюв был самой знаковой особенностью снаряжения, и считалось, что он необходим врачу для предотвращения вдыхания «ядовитой миазмы» или пораженного болезнями воздуха, поступающего непосредственно от пациента.

Еще более знаковым образом чумного доктора является сатирическая гравюра Паулюса Фюрста 1656 года под названием «Доктор Шнабель фон Ром» или «Доктор Бики из Рима». Скопированный из иллюстрации Альценбаха, Фюрст поочередно описывает, как доктор навевает на людей только ужас, пугает их и берет деньги у больных и умирающих.

Фюрст также добавил некоторые дополнительные элементы к наряду от чумного доктора, которые появляются в версиях по сей день, такие как перчатки, похожие на когти, и указательный стержень, увенчанный песочными часами с крыльями летучей мыши. Эти элементы являются сатирическими, а не исторической реальностью, но они, тем не менее, во многом сформировали то, как стереотипный чумной врач изображен сегодня.

Гравюры Альценбаха и Фюрста, возможно, также вдохновили включение доктора чумы, или «Medico della Peste» на итальянском языке, в качестве стандартного персонажа в театрах с 17-го века.

Костюм доктора, и особенно маска из клюва, стал одним из самых популярных костюмов на «Carnevale» или Венецианском карнавале в Италии.

На самом деле, некоторые историки утверждают, что поначалу чумный доктор был всего лишь вымышленным и комедийным персонажем, и что театральная версия вдохновляла настоящих врачей использовать костюм во время вспышек болезни 1656 и 1720 годов.

Без более информативных письменных отчетов и изображений этого периода, которые могут помочь нам понять, при каких обстоятельствах использовался наряд, невозможно определить, что было на первом месте: защитный наряд от чумы или карнавальный костюм.

Какими были врачи и как они лечили?

Врачи позднего средневековья и раннего современного периода не представлены одним нарядом. В течение нескольких веков менялись представления о причине и распространении чумы, а также одежда, которую носили врачи, и методы, которые они использовали для лечения этой болезни.

Советы по профилактике и лечение чумы поступали от врачей, обученных в университетах, хирургов, парикмахеров, аптекарей, акушерок, травников и священников.

Эти врачи работали задолго до теории микробов и антибиотиков и не могли победить эпидемию. Тем не менее, они заслуживают большего уважения, чем обычно получают, потому что они признавали распространение и симптомы чумы, и давали людям надежду в эпоху постоянного медицинского кризиса.

Согласно книге Сьюзен Л. Эйнбиндер «После черной смерти», многие врачи, занимающиеся чумой, написали короткие книги, известные как чумные трактаты, для того, чтобы дать совет своим соратникам и грамотной публике информацию о профилактике чумы.

Испанский врач Жак д’Аграмон опубликовал один из первых трактатов в апреле 1348 года. По словам Эйнбиндера, еще один врач эпохи ранней чумы по имени профессор Джентиле да Фолиньо из Болоньи, Италия, умер от чумы в 1348 году после того, как написал несколько статей по этой теме.

После начала Черной смерти врачи и ученые сразу же попытались вписать болезнь в свое существующее понимание медицины. Как в Европе, так и на Ближнем Востоке это означало определение чумы с точки зрения теории четырех телесных жидкостей — гуморов (кровь, мокрота, желтая желчь, черная желчь), впервые разработанных древними врачами Гиппократом и Галеном и дополнительно объясненных арабскими и латинскими врачами в средние века.

Врачи признавали, что в паху, подмышках и шее, как правило, образовывались бубоны, и рассматривали их как свидетельство того, что тело изгоняет гумор из ближайших основных органов: печени, сердца и мозга, соответственно.

По словам этих врачей, чуму можно предотвратить путем усиления гумора или поддержания их баланса с помощью подробного медицинского плана или режима, включая изменения в рационе, прием лекарств, вызывающих «полезную» рвоту и мочеиспускание, и профилактическое кровопускание.

Все эти процедуры были предназначены для того, чтобы изгнать испорченный гумор из организма и не дать черной желчи, известной как меланхолия, доминировать над телом. Эта желчь считалась в то время самой опасной из гуморов.

Одна из самых популярных теорий была подробно описана медицинским факультетом Парижского университета. В 1348 году король Франции обратился к профессорам за советом, когда чума приблизилась к королевской столице. Профессора объединили медицину с астрологией, которая в то время считалась серьезной наукой, чтобы объяснить причину и распространение чумы.

Воздух Земли, по их словам, был перегрет и испорчен соединением планет Марс, Сатурн и Юпитер (все они были расценены как горячие, жестокие или испорченные по своему астрологическому влиянию) в знаке Зодиака Водолей. Этот неестественно горячий и влажный воздух дул через всю Азию в Европу, вызывая чуму, где бы он ни проходил.

Когда средневековые врачи ссылались на эпидемию Черной чумы, они часто имели в виду не само заболевание, а отравленный воздух, который породил болезнь в человеческом теле.

Чтобы защитить людей от заразного воздуха, врачи поощряли ношение или хранение сладких или горьких веществ, таких как фиалки, полынь, уксус или (если вы были богаты) кусок амбры, который был сильно пахнущим секретом кишечника кашалота.

Хотя костюм чумного доктора с клювом с тех пор стал театральным и жутким символом темного времени в истории медицины, на самом деле он представляет, как веками врачи, ученые и работники здравоохранения думали о распространении и профилактике чумы.

Костюм представляет собой меняющиеся представления о причинах и передаче заболевания, об отношениях между врачами и пациентами, а также о роли государства в защите общественного здоровья.

Источник

История чумы

Много веков подряд чума регулярно выкашивала европейские города, уничтожая миллионы людей. Откуда пришла самая страшная болезнь Нового времени? Как с нею боролись? Как вели себя люди, столкнувшиеся с неумолимостью смерти? И каким образом мор удалось победить?

Среди множества инфекционных заболе­ваний, которые тысячелетиями выка­шивали челове­чество, чума всегда занимала особое место. Она поражала вооб­ражение своей смертоносной силой и воспринималась как кара богов или Бога. Для европейцев, живших в XIV–XVIII веках, регуляр­ные вспышки чумы были пугающей повседнев­ностью, и историю Старого Света не понять, если за­быть об этой опасной гостье.

Чума, конечно, не единственный массовый убийца в истории. На протяжении несколь­ких тысяч лет существования городских цивилиза­ций человечество сталкивалось с множеством эпидемий. Его поражали оспа, корь, сифилис, холера, сыпной тиф, грипп (испанка и другие его разновидности)… Некоторые из этих болезней опустошали целые регионы, приводили к закату государств или исчезновению этносов. В 1778 году английский капитан Джеймс Кук открыл Гавай­ские острова. За семьдесят лет после появления европейцев население архипелага умень­шилось примерно с полу­миллиона человек до 80 тысяч.

Кроме того, в прошлом было немало видов мора, которые пожелали сохранить инког­нито. Их опи­сания в устных преданиях, исторических хрониках и старин­ных меди­цинских трактатах часто быва­ют слишком условны и смутны. Потому истори­кам и ме­дикам во многих случаях лишь остается гадать, какой именно возбудитель вызвал ту или иную эпидемию — например, «английский пот» (sudor anglicus, English sweat), несколько раз поражавший Британ­ские острова с конца XV до середины XVI века.

Три волны

Микроорганизмы, вызывающие инфекцион­ные заболевания, активно пользу­ются благами циви­лизации. Большинству масштабных эпиде­мий нуж­на ску­ченность жертв, и они рождаются вместе с крупными городами и интенсив­ными человеческими потоками.

Благодаря торговым путям, которые еще в эпоху Римской империи связали Дальний Восток со Средиземноморьем, чума из Цент­ральной Азии как мини­мум трижды в исто­рии проходила по Евразии, унося миллионы жертв. Хотя эти волны никогда не охваты­вали население всего мира, их принято называть пандемиями (от греч. πανδημία — «весь народ»).

Первая волна

Первая пандемия, начавшись в Центральной Азии в середине VI века, в прав­ление импера­тора Юсти­ниана I, достигла Константино­поля, столицы Визан­тийской империи. Мор разнесся по всему Средиземноморью, Север­ной Африке и другим землям. Вспышки чумы продолжались до сере­дины VIII века. Число жертв Юстиниановой чумы оцени­вают в 30–50 миллионов человек, но надо понимать, что статистика по столь отда­ленным временам ненадежная и условная.

Вторая волна

Вспыхнув на юге Италии, чума в 1348–1352 годах пронеслась по всей Европе, вплоть до Англии, Скандинавии и далеких русских княжеств. По оценкам историков, она выко­сила до трети европейцев. доля жертв была сильно меньше, а местности и города просто обезлюдели. Население Англии, вероятно, сократилось вдвое, и ему потребовалось 250 лет, чтобы вернуться к уровню 1348 года. По разным подсчетам, число жертв в масштабах мира
сос­тав­ля­ло от 50 до 200 миллионов человек.

Купец и летописец родной Флоренции Джованни Виллани (ок. 1276 или 1280 — 1348) в «Новой хронике», дойдя до собст­венных дней, стал описывать страш­ный мор, недавно обрушив­шийся на город. Не зная, когда тот закончится, он оставил в рукописи прочерк: «Чума продлилась до…» Однако дату так и не прос­та­вил. Чума скоси­ла Виллани вместе с десятками тысяч других флорентийцев.

Третья волна

Третья пандемия началась в Китае в середине XIX века и угасла только в 1920-х: из Азии чума с корабельными крысами проникла в Индию, затем в порты Се­вер­ной и Южной Америки, на восточное и западное побережье Африки и во многие прибрежные районы Юго-Восточной Азии. Всего число ее жертв оценивают примерно в 12 миллионов человек (для сравнения: эпидемия испанского грип­па, бушевавшая по всему миру в 1918–1920 годах, унесла около 50 миллионов).

Причины и виновные

Чума всегда устрашала своей эгалитарнос­тью. Она разила старых и молодых, богатых и бедных, разрушала привычные социальные иерархии. И всегда остав­ляла два главных вопроса: что ее вызывает и как от нее защи­титься? В позднее Средневековье и раннее Новое время, когда чумной мор раз за ра­зом возвращался в Европу, в распоряжении медиков, клириков и обывателей было несколько главных теорий, которые легко сочетались и встраивались друг в друга.

Кара Господня

В католических землях главными заступ­никами от чумы считали святого Себастьяна и святого Роха. Святой Себастьян — ранне­христианский мученик, который жил в III веке. По преданию, император Диокле­тиан приказал рас­стре­лять его из луков: на тысячах изображений мы видим юношу, привязан­ного к дереву или колонне и прон­зенного тучей стрел. Но он не умер, был спасен и позже принял мученичество. И в греко-римских, и в еврейских текстах чуму, как и другие болезни, нередко описывали с помощью метафо­ры стрел, которые с небес обрушиваются на людей. Видимо, потому святой Себастьян, пережив­ший расстрел, в Средние века превра­тился в святого заступника от этого мора.

Зараженный воздух

С XIV по XVIII век медики чаще всего утверждали, что чуму вызывает воздух, сделавшийся смерто­носным из-за пагубного влияния звезд и комет либо из-за ядовитых миазмов, поднимающихся из глубин земли: от незахороненных трупов или гниющих отбросов. А потому для защиты от болезни требуется очищение атмосферы или сильные запахи, способные перебить чумную отраву.

Джованни Боккаччо в «Декамероне» описывал пов­­е­­де­ние флорентийцев во время чумы 1348 года. По его словам, некоторые из них гуляли по городу, «держа в руках кто цветы, кто пахучие травы, кто какое другое душистое вещество, которое часто обоняли, полагая полезным осве­жать мозг такими ароматами, — ибо воздух казался заражен­ным и зловонным от запаха трупов, больных и лекарств».

В XVII­–XVIII веках одним из главных символов мора стал чумной доктор. Врачи в странных масках с длинным клювом, похожим на птичий, инспекти­ровали улицы зараженных городов. Этот костюм был придуман в 1619 году французским медиком Шарлем де Лормом. Он включал плащ из кожи или пропитанной воском ткани, трость, которой врач мог осматривать больных, не при­касаясь к ним, и маску с застекленными отвер­стиями для глаз и длин­ным клювом. Это был своего рода противогаз, который набивали ароматиче­скими веществами, сухими цветами и паху­чими травами, призванными защи­тить от чумных испарений.

Естественно-научные и медицинские теории, касавшиеся чумы, легко сочета­лись с богос­лов­скими. К примеру, можно было сказать, что гневный Господь (причина причин) использует силу небесных тел, отравляющих воздух (вто­рич­ные причины), как орудие своего правосудия.

Отравители

Страх заставлял искать козлов отпущения. Периодически возникали слухи, что чуму наме­ренно распространяют евреи, прока­женные, колдуны, бродяги, нищие, инос­транцы и прочие опасные элементы, которых следует поймать и обезвредить. Несмотря на регулярные предосте­режения церковных властей, во многих местах после прихода черной смерти обезумевшие жители обвиняли евреев в отравлении колодцев — вспыхивали погромы.

Однако виновниками эпидемии объявляли не только иностранцев и иноверцев. В 1530 году в Женеве был «раскрыт» заговор отравителей, в котором якобы состояли начальник чумного госпиталя, его жена, местный хирург и даже капеллан. Под пыткой они признались, что отдали себя во власть дьявола и он научил их готовить смертоносное зелье. Спустя пятнадцать лет по тому же обвинению женевские власти казнили 39 отравителей. Во время миланской чумы 1630 года женщины обвинили брадо­брея Джанджакомо Мору и комис­сара общест­венного здоровья Гильельмо Пьяццу в том, что они спе­циально сеяли мор, вымазывая стены домов зачумленными зельями. Оба были казнены.

Бактерия, изменившая мир

Настоящий виновник эпидемии — это палочко­видная бактерия (бацилла), которая получила название Yersinia pestis. Человек просто случайная жертва, периодически подворачивающаяся ей на фронтах эволю­ционной борьбы за выжива­ние. В некоторых очагах бактерия дремлет среди своих при­родных хозяев — грызунов — и лишь время от времени заражает человека.

Еще древние римляне подозревали, что чуму распространяют невидимые глазу «скотин­ки». Итальянский врач Джироламо Фракас­торо в трак­тате «О контагии, контагиозных болезнях и лече­нии» (1546) предположил, что болезни, которые сегодня называются инфекционными, могут переноситься крошеч­ными «семена­ми». Однако без микроскопа и других дости­жений науки Нового времени доказать это было нельзя.

Бактерию, которая вызывает чуму, обна­ружили в 1894 году во время вспышки эпидемии в Гон­конге. Швейцарский и французский бактериолог Александр Йерсен и японский врач Китасато Сибаса­буро независимо друг от друга отыскали в тканях больных виновницу страш­ной болезни. Уже в 1897 году бактериолог и эмидемиолог Владимир (Вальдемар) Хавкин (уроженец Одессы, который в юности эмигрировал в Европу) во вре­мя эпидемии в Британской Индии создал первую античумную вакцину.

В природе чумная бактерия живет в орга­низмах зверей, прежде всего грызунов: сурков, сусликов, мышей, крыс… Лишь иногда — через укусы блох (хотя есть и другие пути) — она передается чело­веку. В средневековой Европе главным распрос­тра­нителем эпидемии были черные крысы. У диких животных симп­томы болезни довольно слабые. Домашние мыши и крысы подвержены ей намного больше, а человек и вовсе практически беззащитен.

Механизм заражения чумой до гениального прост и устрашающе эффективен. Когда блоха кусает больное животное, в ее орга­низм попадают бацил­лы. Они начинают усиленно размножаться и в ито­ге забивают блохе проход из пище­вода в желудок. Кровь, которой она питается, не может туда по­пасть, блоха все время испытывает чувство голода и, чтобы насытиться, атакует все новых и но­вых жертв. При укусе она, пытаясь освобо­диться от бактериальной пробки, отрыгивает в ранку сгусток бактерий, занося в кровь укушен­ного животного или человека целую армию смер­то­носных иерсиний.

Зараженные бубонной чумой. Миниатюра из Тоггенбургской Библии. 1411 год Kupferstichkabinett, Staatliche Museen zu Berlin

В зависимости от способа заражения и развития болезни одна и та же бактерия вызывает несколь­ко форм чумы. Самая распространенная из них — бубонная. Попав в кровь, бацилла проникает в лим­фатические узлы и начинает там с ги­гантской скоростью размножаться. Узлы набу­хают, отвердевают и превра­ща­ют­ся в болезнен­ный бубон. Его опасное содержимое инфицирует крове­носную систему, и человек, если не приме­нять современную терапию, с большой веро­ят­ностью умирает от общей интоксикации.

При другом развитии болезни бактерии попадают в легкие. Когда больной кашляет, микроскопи­ческие капельки распространяют бесчисленное число бактерий, и избежать заражения уже прак­тически невозможно. Легочная чума выка­ши­вала средневековые города, почти не оставляя выживших. До появле­ния антибиотиков бубонная форма болезни убивала 60–70 % заболевших, а легочная не оставляла шансов на выживание почти никому.

Город в осаде

Иногда кажется, что если опасность не замечать, она пройдет стороной. Во многих городах, когда появлялись первые заболевшие, жители не хотели верить, что чума вновь вернулась. Власти тянули с введением карантина и прочими ограни­чени­ями, боясь спровоцировать панику, отрезать город от поставок продовольствия и обрушить его фи­нан­сы. А вдруг это все-таки не чума? Что, если врачи ошибаются или специально запугивают всех эпиде­мией, чтобы нажиться за счет сограждан? Вдруг мор минует?

Святой Макарий Гентский причащает во время чумы. Якоб Ван Ост Младший. 1673 год Musée du Louvre

Мор был вдвойне разрушителен: он пожирал не только клетки организма, но и клетки об­щества. Когда коллективные молебны и крестные ходы не могли умилостивить гневающегося Бога, религиозное усердие сменялось разобще­нием. Ведь незнакомец, который молится рядом с то­бой, рискует стать твоим невольным убийцей. Свидетели эпидемии во Флоренции (1348), Брауншвейге (1509), Лондоне (1664–1665), Марселе (1720), словно под копирку, описывали, как роди­тели бросают заболевших детей, дети бегут от родителей, мужья пре­дают жен, а жены забывают о мужьях. Во время миланской чумы 1630 года некоторые горожане выхо­дили на ули­цу, вооружившись пистолетом, чтобы никто не рискнул к ним приблизить­ся. Чума сметала привычный уклад жизни и городской порядок. Почти всегда во время мора ходили слухи о том, что чумные инспек­торы грабят дома, а могиль­щики, чтобы не возвращаться дважды в один и тот же дом, кидают в свои повозки и зака­пывают еще живых.

«…Бедствие воспитало в сердцах мужчин и женщин такой ужас, что брат покидал брата, дядя племянника, сестра брата, и нередко жена мужа; более того и неве­роятнее: отцы и матери избегали навещать своих детей и ходить за ними, как будто то были не их дети. По этой причине мужчинам и женщинам, которые заболевали, а их количества не исчислить, не оставалось другой помощи, кроме милосердия друзей (таковых было немного) или корысто­любия слуг, привлеченных боль­шим, не по мере, жалованьем; да и тех стано­вилось не много, и были то мужчины и женщины грубого нрава, не привычные к такого рода уходу, ничего другого не умевшие делать, как подавать больным, что требовалось, да присмот­реть, когда они кончались; отбывая такую службу, они часто вместе с заработком теряли и жизнь».

В одних городах священники и врачи, чье предназначение — утешать отчаяв­шихся и ухаживать за неизлечимыми, бросали церкви и госпитали. В других — оста­вались, чтобы исполнить свой долг, и умирали вместе с боль­ными и паст­вой. В Перпиньяне в 1348 году умерло шестеро докторов из восьми, во Флорен­ции — 78 монахов-кордельеров из 150. В Милане во вре­мя эпидемии 1575 года архиепископ Карло Бор­ромео остался в городе и по лазаретам утешал больных. Точно так же спустя 55 лет поступил и его племянник Федерико, тоже ставший архиепископом. Но было и много церковных иерархов, которые бежали от чумы, оставив своих прихо­жан.

Укрывшиеся от флорентийской чумы в церкви Санта-Мария-Новелла. Миниатюра Таддео Кривелли к «Декамерону» Джованни Боккаччо. 1467 год Bodleian Library, Oxford

Для земных радостей можно было подобрать и научное обоснование. Многие медики XVI–XVII веков утверждали, что апатия и страх многократно усили­вают риск заражения, и пото­му прописывали как лекарство умерен­ные увесе­ления, музыку и приятное чтение. Порой город­ские власти в разгар эпидемии даже организо­вывали народные празднества, чтобы не дать безыс­ходности взять верх над надеждой. Когда чумной мор затухал, многие города охватывала свадебная горячка: люди, потерявшие семьи, спешили пережениться, чтобы забыть об ужасе смер­ти. По некоторым данным, в Кельне вскоре после чумы 1451 года, унесшей более 20 ты­сяч человек, было заключено 4 тысячи браков.

«Некоторые полагали, что умеренная жизнь и воздержание от всех излишеств сильно помогают борьбе со злом; собравшись кружками, они жили, отделившись от других, укрываясь и запираясь в домах, где не было больных… они проводили время среди музыки и удовольствий, какие только могли себе доставить. Другие, увлечен­ные противо­по­ложным мнением, утверждали, что много пить и наслаж­даться, бро­дить с песнями и шутками, удовлетворять, по возможности, всякому жела­нию, смеяться и издеваться над всем, что приключается, — вот верней­шее лекарство против недуга. И как говорили, так по мере сил приво­дили и в исполнение, днем и ночью странствуя из одной таверны в другую, выпивая без удержу и меры, чаще всего устраивая это в чужих домах, лишь бы прослышали, что там есть нечто им по вкусу и в удо­воль­­ствие».

Лондон: от чумы до пожара

Как большой европейский город прошел через мор, хорошо видно на примере Лондона. Зимой 1664–1665 годов там началась эпидемия чумы, которую потом назовут Великой. Первые больные появились в нищих портовых кварталах и приходе Сент-Джайлс. Сейчас неподалеку стоит Британ­ский музей, а тогда это был дальний пригород. Однако время было холодное, и болезнь на пер­вых порах почти дремала. Лишь когда потеплело, чума разошлась в полную силу, и все надежды на то, что опасность пройдет стороной, рассея­лись как дым.

Чума — регулярная гостья Лондона. На памяти каждого поколения, жившего в XVII веке, была одна или несколько вспышек. В 1603 году она унесла 30 000 человек, в 1625-м — 35 000, в 1636-м — еще 10 000. Однако Великая чума 1664–1666 годов перекрыла их все — на ее счету 70–100 тысяч лондонцев, то есть около 20 % горожан.

В Англию мор обычно приходил с конти­нента через порты, а потом распро­странялся вдоль торговых путей и по рекам. Инфици­рованные крысы или блохи, прятавшиеся среди товаров или в складках одежды, перебирались вглубь острова на кораблях или в тюках, сложенных на купе­чес­кие повозки.

Современники Великой чумы были убеждены, что ее занесли из Голландии. Оттуда она не уходила уже много лет: в середине 1660-х Лейден и Амстер­дам потеряли десятки тысяч жителей. утверждал, что голландцы, с кото­рыми Англия тогда воевала, специально заслали болезнь на остров.

Когда в 1664 году чума вновь посетила Лондон, власти стали вводить первые меры, призванные затормозить ее распростра­нение. Специальные инспекторы обходили кварталы в поисках забо­лев­ших. Поражен­ные чумой дома было велено заколачивать, чтобы изолировать заразных и не дать мору расползтись по всему городу. Однако число жертв стремительно увеличивалось. В начале 1665 года король Карл II и его двор решили уехать из Лондона и перебрались в Окс­форд. Вместе с ними город покинули многие состоятельные горожане: купцы, юристы, профес­сора, священники, врачи, аптекари. Стал бежать и простой люд. Одни переез­жали в далекие поме­стья, другие — к род­ным. просто бежал в никуда, лишь бы подальше от зачумленного города. Однако лорд-мэр сэр Джон Лоуренс и члены муни­ци­палитета (aldermen) остались на своих местах.

Бежать или оставаться? Этот вопрос встал перед многими лондонцами, как и другими жертвами эпидемий в других городах и в другие эпохи. Еще в XIV веке Парижский университет советовал бежать от мора cito, longe, tarde — «быстро, далеко и надолго». Однако соседние деревни и городки не всегда горели желанием давать кров опасным бежен­цам. Часто против них выстав­ляли заслоны, а отдельных путников встречали дубинами или ружейными выстрелами.

Портрет Сэмюэла Пипса. Джон Хейлз. 1666 год National Portrait Gallery

«Теперь я стал серьезнее обдумывать собственное положение и как мне лучше поступить, а именно: оставаться в Лон­доне или запереть дом и спасаться бегством, подобно многим моим соседям.
Я должен был сообразоваться с двумя важными обстоятельствами: с одной стороны, надлежало продолжать вести свое дело и торговлю, довольно значи­тельные, — ведь в них вложено было все мое состояние; с другой стороны, следо­вало подумать о спа­се­нии собственной жизни перед лицом вели­кого бедствия, которое, как я понимал, оче­видно, надви­галось на весь город и, как бы ни были велики мои страхи и стра­хи моих сосе­дей, могло оказаться ужаснее всех возможных ожиданий.

И однажды утром, когда я в очередной раз размышлял обо всем этом, мне вдруг пришла в голову совершенно ясная мысль: если то, что случа­ется с нами, происходит лишь по воле Божией, зна­чит, и все мои неуря­дицы нес­прос­та; и мне стоит обдумать, не является ли это указанием свыше и не показывает ли совершенно ясно, что Небу угодно, чтобы я никуда не уезжал. И вслед за тем я тут же понял, что, ежели Богу действи­тельно угодно, чтобы я остался, то в Его воле уберечь меня среди свирепству­ющих вокруг опасностей и смерти…»

Летом 1665 года эпидемия достигла пика. Газеты публиковали еженедельные сводки о количестве умерших — Bills of Mortality. И цифры росли с пу­га­ющей скоростью: одна тысяча, затем две, к сен­тябрю — семь тысяч в неделю. Клад­бища при цер­квях оказались переполнены, и жертв мора наско­ро сбрасы­вали в общие рвы.

Пытаясь остановить эпидемию, лорд-мэр отдал приказ об уничтожении собак и кошек, которые, как считалось, могли разносить заразу. Однако эффект этой меры был ровно противоположным задуманному, ведь кошки уничтожали крыс, на которых путешество­вали зараженные блохи.

Если, как полагали, зараза переносится по воз­духу, нужно обезопасить себя с помо­щью острых запахов и благовоний. На перек­рестках улиц было велено разводить костры. Богатые лондонцы жгли серу, ладан, хмель. Бедняки — старые башмаки. Власти рекомен­довали, а кое-где даже предписывали курить табак.

Однако главной и единственной эффектив­ной мерой все же была изоляция заболевших или самоизоляция тех, кто еще здоров. Пото­му с древ­ности во вре­мя эпидемий города закрывали, а на пути чужаков выставляли заслоны. В 1377 году в порту Рагуза (сейчас Дубровник) на Адриатическом море были введены меры, призванные защитить город от чумы. Все кораб­ли, прибывав­шие из зара­женных или потенциаль­но заразных мест, должны были тридцать дней выжидать, прежде чем их команде разрешали сойти на берег. Этот период изоляции назвали trentina (от итальянского слова trenta — «тридцать»). Для тех, кто прибывал в город по суше, этот период составлял сорок (quaranta) дней. Отсюда пошло слово «карантин». В даль­нейшем такие меры распространились и на другие порты. В 1423 году на островке рядом с самой Венецией создали специальную карантинную станцию. Там расположился госпиталь-изолятор для подозрительных приезжих и больных чумой. Поскольку на острове издавна располагалась церковь Святой Марии Назаретской, а одним из небесных за­щит­ников зачумленных считали святого Лазаря, это место стало известно как Lazzaretto. Отсюда знакомое нам слово «лазарет».

Внутри городов изолировали отдельные дома, улицы или кварталы. В Лондоне дома, где были зачумленные, запирали и закола­чивали снаружи. Чтобы боль­ные не убежали и не множили заразу, у дверей выставляли дозорных. Однако жители регулярно пыта­лись их обмануть и выбраться из вынуж­денного зато­чения.

На улицах Лондона во время Великой чумы. 1665 год Wellcome Collection

«Сегодня с грустью обнаружил в Друри-Лейн два или три дома с красным крес­том на дверях и надписью: „Боже, сжаль­ся над нами“, что явилось для меня зрели­щем весьма печаль­ным, ибо прежде я ниче­го подобного, если мне не изменяет память, не видывал. Тут же стал принюхиваться к себе и вынужден был купить табаку, каковой принял­ся нюхать и жевать, покуда дурное предчувствие не исчезло».

«Вышел ненадолго пройтись — по чести сказать, чтобы пощеголять в новом своем камзоле, и на обратном пути заметил, что дверь дома несчастного доктора Бернетта заколочена. До меня дошел слух, будто он завоевал расположение соседей, ибо сам обнаружил у себя болезнь и заперся по соб­ственной воле, совершив тем самым прек­расный посту­пок».

Отчаяние заставляло людей хвататься за любую соломинку. Лондонцы приня­лись скупать аму­леты против чумной заразы. Повсюду множились чудо-доктора, обещавшие действеннейшие средства, способные предохранить от смертель­ной болезни и излечить уже заболевших: «безуп­речные предохра­нительные пилюли против чу­мы», «наилучшее укрепляющее средство против нездорового воздуха», «несравненная микстура против чумы, никогда не при­менявшаяся ранее», «единственно дейст­венная лечебная вода», «королевское противоядие от любых заболеваний».

«Встал и надел цветной шелковый камзол — прекрасная вещь, а также новый завитой парик. Купил его уже довольно давно, но не осмеливался надеть, ибо, когда его покупал, в Вестминстере свирепствовала чума. Любопытно, какова будет мода на парики, когда чума кончится, ведь сейчас никто их не покупает из страха заразиться: ходят слухи, будто для изготовления париков использовали волосы покойников, умерших от чумы».

«Боже, как пустынны и унылы улицы, как много повсюду несчастных больных — все в струпьях; сколько печальных историй услышал я по пути, только и разговоров: этот умер, этот болен, покойников здесь, там. Говорят, в Вестмин­стере не осталось ни одного врача и всего один аптекарь — умерли все. Есть, однако, надежда, что на этой неделе болезнь пойдет на убыль. Бог».

Великий лондонский пожар. Неизвестный художник. 1675 год Museum of London

«Я с лордом Брукнером и миссис Уильямс в карете, запряженной четверкой лошадей, — в Лондон, в дом моего господина в Ковент-Гардене. Боже, какой фурор произвела въезжающая в город карета! Привратники низко кланяются, со всех сторон сбегаются нищие. Какое счастье видеть, что на ули­цах вновь полно народу, что начинают откры­ваться лавки, хотя во многих местах, в семи или восьми, все еще заколочено, и все же город ожил по сравнению с тем, каким он был…»

По известной формуле, которую приписы­вают Наполеону, каждый француз­ский солдат носит в ранце маршальский жезл. Но в том же ранце часто прятались опасные микроорганизмы, которые вместе с армиями и их обозами преодо­левали колоссальные расстояния. Вплоть до Вто­рой мировой самыми массовыми убийцами во время вооруженных конфликтов были не стре­лы, пули и ядра, а микробы. За войной по пятам следовали ее вечные спутники — голод и мор. Дороги заполняли толпы солдат, беженцев и тор­говцев, которые разно­сили болезни, как почталь­он — письма. В 1627–1628 годах, во время кампа­нии по усмирению протестантов, восьмитысячная королевская армия пересекла Францию от Ла-Рошели на побережье Атлантического океана до Монфера, недалеко от современных границ Швейцарии и Италии. Вместе с ней по стране разошлись чумные бациллы. За несколько лет, по оценке, которую при­водит французский историк Эммануэль Ле Руа Ладюри, страна лишилась более миллиона подданных.

Эпидемии пользуются дорогами, мостами, кораблями, поездами и самолетами, которые мы создаем, чтобы ускорить коммуникации между городами, регио­нами, странами или континентами. Хорошим примером служит другая смерто­носная инфекция — холера.

Она давно была распространена в Индии. Хотя в XVI веке португальцы создали там свои колонии, до Европы болезнь долго не добиралась. Лишь в первой половине XIX века эпидемии вспыхивают в России, Франции, Англии и даже в Америке. Вероятно, дело было в скорости и интен­сивности коммуникаций. Вспышки холеры быстро затухают через несколько недель, если у бактерии заканчи­ваются новые жертвы. Старинные суда шли очень мед­ленно, и инфек­ция была не способна пере­жить морское странствие. Более быстрые кораб­ли, построенные в XIX веке, а в даль­нейшем изобретение пароходов и открытие Суэцкого канала, связавшего Индийский океан со Среди­земным морем, позво­лили ей путешествовать с полным комфортом. За прогресс приходится распла­чиваться.

Источник