в каком году христианство было признано официальной религией римской империи

В 380 году Христианство стало официальной религией Римской империи

В 379 году император Феодосий получил власть над восточной частью Римской империи как соправитель императора Грациана, в 394 году стал единолично править всей Римской империей.

Испанец Феодосий – один из немногих императоров, которые были крещены в начале своего царствования. Кажется – вследствие этого обстоятельства, его политика приняла более открыто христианский характер. Законы, изданные им в пользу Церкви, превосходят числом законы всех его предшественников, взятых вместе: их насчитывается по нескольку ежегодно. После воцарения на Востоке, первою его заботою было уничтожить арианство.

В 380 году император Феодосий издал повеление, чтобы все народы, подчиненные ему, по вопросу о Троице следовали «вере, которую Римская церковь получила от апостола Петра», в том виде, как её исповедуют «папа Дамас и Пётр, епископ александрийский, человек апостольской святости».
В 381, 382, 384, 388, 389, 394 годах он издаёт законы против еретиков: евномиан, ариан, аполлинаристов, македониан, манихее;
отбираются храмы еретиков с тем, чтобы передать их православным;
запрещаются собрания еретиков;
изгоняются епископы и священники еретиков;
передаются в казну все места, где совершались богослужения еретиков;
уничтожаются их завещания, и объявляются неимеющими силы передачи и получения наследства.
Большое количество этих законов, из которых многие повторяются, указывает на то, что они далеко не везде исполнялись, но свидетельствует об энергичных усилиях православного государя, направленных к восстановлению православного единения в тех областях, которые были разорены любезными Констанцию и Валенту ересями. Начиная с первого и до последнего года царствования Феодосий относится к еретикам, как к мятежникам, отсюда происходят те законы, которые он издаёт ряд повторяющихся законов, не ужесточая мер преследования.

Император Феодосий не давал Христианской Церкви денежных преимуществ, и не расточал в её пользу материальных милостей, но возвышал служителей Христианской Церкви, оказывал почтение к её учению и богослужению, и покровительствовал христианским обычаям. Император Феодосий запрещал вызывать епископов в качестве свидетелей в суд;
запрещал ведение всех уголовных дел в течение Поста;
не дозволял телесных наказаний «в течение святого времени Поста, назначенного для очищения душ»;
запрещал торговать мощами мучеников;
поместил Пасху и воскресение в число дней, празднуемых по закону;
запретил по воскресениям зрелища в амфитеатре и цирке;
в день Пасхи объявлял прощение преступникам;
не дозволял браков между христианами и иудеями;
возборонялось иудеям иметь рабов-христиан;
запретил комедианткам и женщинам дурного поведения появляться публично в одежде дев, посвященных Богу;
не дозволяется брать в труппы танцоров женщин и детей, исповедующих христианство; запретил частным лицам держать и показывать рабынь- музыкантш;
христианину не дозволяется делаться язычником. Виновные в оставлении Церкви ради языческого храма, по закону лишают права распоряжаться своим имуществом и получать собственность по завещаниям. Таким образом, одна из соперничающих религий признаётся отныне по закону низшею, нежели другая.
Законы императора Феодосия преследовали постыдные пороки в городах, в то же время сами наказания становились более нравственными.

Император Феодосий решил соответствовать христианским идеалам и в общественной и в личной жизни. По требованию Св. Амвросия император Феодосий понёс покорное покаяние после жестокого подавления восстания в Фессалониках. В своём законодательном творении, равно как и в правительственных действиях, Феодосий является неспособным терпеть оттенки и различия в самом христианстве. С небывалою ещё точностью языка, в котором обнаруживается вся сила латинскаго духа, он требует от своих подданных, чтобы они были верны православию в самой чистой его форме, указывая им подражать и повиноваться людям, которые – на Востоке так же, как и на Западе – представляются ему самыми лучшими выразителями римского православия. Этот повелительный тон императора тем более замечателен, что Феодосий далек от стремления господствовать над Церковью, а всегда и во всём считает себя самым покорным ее сыном. В нём нет никакого желания принимать на себя, как бывало у Константина, роль епископа. Императорская власть обращается им на служение православной вере.

Феодосий чувствует себя достаточно сильным, чтобы уничтожить в одно и то же время и ересь и язычество. Имея власть, он считает своею обязанностью поступить так, и идет к этой цели особенно прямо и твердо.

В течение четырёх лет, до низложения Максима в 383 году, римский мир имел трёх государей: самозванца Максима – в Галлии, Испании и Британии, Валентиниана II – в Италии, Африке и дунайских провинциях, и Феодосия – на Востоке.

«Никому не дано права совершать жертвоприношения, никто не должен совершать обход вокруг [языческих] храмов, никто не должен почитать капища. Каждый должен знать, что Наш закон запрещает вход в языческие храмы, и, если кто-либо попытается, невзирая на Наш запрет, совершить те или иные культовые действия по отношению к богам, то пусть знает, что ему не удастся избежать наказания, даже воспользовавшись особыми знаками императорского расположения. Судья […] должен заставить нечестивого нарушителя закона, вошедшего в оскверненное место, заплатить в Нашу казну штраф в размере пятнадцати фунтов золотом»

После законов 391 и 392 годов всякое языческое поклонение, не только всенародное, но и частное, становится преступным действием. Однако св. Иоанн Златоуст имел основание не отождествлять поведение Феодосия действиям древних гонителей христианской Церкви. Действительно, нетерпимость к религии (языческой) соединялась в его царствование с величайшею терпимостью по отношению к личностям язычников. Император Феодосий шел по пути, намеченному его предшественниками-христианами, начиная с Константина.В распределении почестей или должностей он не делал никогда различия между язычниками и христианами. На Востоке язычник Фемистий был префектом Константинополя629. На Западе – политический вождь языческой партии Симмах был префектом Рима в 384 году, и консулом – в 391 году.

В 393 году положение язычества было почти безнадежно. Феодосий уже нанес ему на Востоке смертельные удары, как и политика Грациана и св. Амвросия на Западе. Провозглашенное недавно разделение между государством и языческою религией означало первый шаг; уничтожение этой религии посредством тесной связи между империей и Церковью — шаг второй.

Жизнь Феодосия оборвалась 17 января 395 года. Империя была разделена между его двумя сыновьями, Восток был отдан Аркадию, а Запад – Гонорию.
После смерти Феодосия Римская империя окончательно разделилась на западную часть и восточную, получившую в современной историографии название Византия.

Язычники ловко пользовались бедствиями империи для того, чтобы вновь обратить к богам народные чувства. Они указывали в несчастиях войны и нашествий карающую руку бессмертных, раздраженных на Рим за то, что он оказался неверным древней религии, во время процветания которой возрасло его могущество, которая была нераздельна с его судьбами и увлекала в своем падении всю империю.
Рассказывают, что в 408 году, когда войско Алариха в первый раз появилось перед воротами Рима, обезумевшее от бедствий население, префект города и весь сенат принесли жертву старым языческим богам.

Ha Востоке императорская власть продлится ещё на многие века, продолжая борьбу с язычеством, но эта борьба угасает сама собою. В одном законе 423 года Феодосий II говорит об «язычниках, которые ещё существуют, хотя мы воображали, что их уже нет».
В другом законе, 435 года, он повелевает разрушить или преобразовать в церкви «все святилища, храмы и здания идолопоклонства, если остаются какие-либо из них неприкосновенными».

В течение пятого и даже шестого веков на Востоке мы находим несколько законов, направленных против язычников, хотя язычество здесь уже не существует. Если язычество и пережило само себя, то только в виде народного суеверия, или в форме философских рассуждений для небольшого числа людей. Империя не признаёт иной религии, кроме христианства, и общество в целом, по своим учреждениям, законам и нравам – общество христианское.

По материалам Поль Аллар. «Христианство и Римская империя от Нерона до Феодосия». Восьмая глава. Христианское государство – Феодосий.

Источник

Расшифровка Как Римская империя стала христианской

Содержание второй лекции из курса «История православной культуры»

В 312 году от Рождества Христова римский император Константин вел борьбу за столицу империи, Вечный город — Рим. Всю империю, еще недавно так успеш­но восстановленную императором Диоклетианом, лихорадила гражда­нская война. Красивая идея коллективного руководства государством из двух авгу­стов и двух цезарей, сменявшихся каждые 20 лет, оказалась утопичной. Как только Диоклетиан добровольно вышел на пенсию, его наследники и со­пра­­­ви­тели тут же рассорились и принялись делить власть. В западной части империи соперничали два сына бывших августов: 40-летний Кон­стан­тин, за кото­рым шли легионы Британии и Галлии, и Максенций, владевший Ита­лией и Афри­кой. Историки, ссылаясь на слова самого Константина, расска­зы­вают, что перед решающей битвой за Рим император (в то время поклонник солнечного культа, как и многие военные люди в Римской империи) увидел в небе знаме­ние — знак в виде солнечного креста. Очень суеверный, как и все римляне той эпохи, импе­ратор истолковал это как знак покровительства со сто­­роны христианского Бога: именно с христианством ассоциировался в то время крест. Монограмма, увиденная императором в виде букв «хи» и «ро» (☧), была изображена на знаменах Константина, на щитах его воинов, а после слав­ной победы над императором Максенцием и взятия Рима стала своего рода гер­бом Рим­ской империи: ее можно видеть на многих саркофагах, зданиях и укра­ше­ниях церквей того времени и будущих, уже христианских веков.

Следует отметить, что христианство при Константине вовсе не стало официа­ль­­ной государственной религией: и сам Константин, и его многочисленные подражатели из числа военной и гражданской элиты хотя и обратились, то есть уверовали в Христа, но не спешили принимать крещение и по долгу службы нередко участвовали в языческих обрядах. И большинство населения империи, конечно же, в то время не составляли христиане. Но христианство уже стало религией, которой покровительствовала государственная власть, что в Римской империи значило очень много. Тем более что прежняя, языческая религия дер­жалась исключительно на государственном статусе, поскольку римский импе­ратор по должности одновременно являлся главным жрецом, великим понти­фиком (а — архиереем). И как только император перешел в другую веру, официальная римская религиозная традиция очень быстро стала сходить на нет.

Задача эта не из легких. Строго говоря, христианство вообще запрещает приме­нять принуждение, в том числе и законодательное принуждение, для того, что­бы сделать человека благочестивым. И хотя сам Константин Великий воспри­нимал христианство как закон, то есть как систему, нарушать которую не раз­ре­­ша­ется, закон этот в христианстве именно духовный. Это не закон Моисе­ев, за нарушение которого следовало вполне осязаемое уголовное наказа­ние, это именно моральные нормы, которые верующий человек должен испол­нять добровольно. И это один из главных принципов христианского учения, ибо именно в воле коренится человеческий грех. Если этот грех не исправить вну­три человека, в его собственной воле, то его невозможно искоренить. Тем не ме­нее у государства, кроме законодательных рычагов, никаких других нет, поэтому императоры постепенно стали проводить своего рода христианизацию римского законодательства.

Вообще, христианское учение произвело настоящую революцию в области ре­ли­­гии, права, которое тесно связано с религией, поскольку если оно осно­вано на вере в истину тех принципов, которые в него заложены, то оно гораздо жиз­неспособнее, чем право абстрактное, основанное на некой форме общест­вен­ного договора. В христианстве впервые во главу угла было положено поня­тие благодати (греч. «харизма»), то есть отношения Бога и человека выстраи­вались на совершенно безвозмездной основе. Богу не просто ничего не нужно от лю­дей — с этим были согласны уже и языческие философы, — Бог приносит сам себя в жертву людям, поскольку распятый Иисус Христос есть Сын Божий. И каждое христианское богослужение, евхаристия, есть напоминание об этой жертве.

Смерть Христа, Бога и Сына Божия, преданного самой унизительной и самой жестокой казни, которую вообще только могло изобрести человечество (ме­ди­ки могут объяснить, что распятие — это когда человек умирает не от ран, а от медленного мучительного удушья), стала одновременно и окончательным разрывом договора между Богом и человеком, который был заключен в Ветхом Завете. В Ветхом Завете (др.-евр. «барит», то есть договор, контракт между Бо­гом и его любимым народом, Израилем) люди как бы говорят: мы почитаем тебя, но ты помогаешь нам. Завет Новый мыслится как взаимный обмен бес­ко­рыстными дарами любви. Бог, возлюбивший человечество до такой степени, что собственного Сына отдает на безвинное заклание ради искупления челове­ческих грехов, дарует людям свою благодать и здесь, на земле, и в вечной жиз­ни. Но что же требует Он от человека? От человека ожидается ответная любовь к Богу, и именно плодами этой любви являются и благие дела, и так называ­емый страх Божий, который совсем не похож на страх грозного начальника, который накажет за непослушание. Он напоминает страх сына обидеть своего отца, страх матери за своего ребенка. И вот этот страх — оказаться недостой­ным, страх несовершенства — как раз и останавливает человека перед соверше­нием грехов. Следствием этого страха вовсе не является робкое смирение — наоборот, он двигает человека к ревностному стремлению к идеалу, который, казалось, недостижим.

В общем, христианство — это религия максималистов. Оно требует полной самоотверженности, отказа от самого себя, и это самое сложное, что ожидается от человека, — преодоление эгоизма и любой формы ограниченности: нацио­на­льной, культурной, государственной. Это религия пламенной любви к Богу, которая выражается в любви к ближним, к дальним, беззаветной и самоотве­р­женной, выше которой нет вообще никакой добродетели, ни порядка, ни бла­го­­честия, ни мудрости. Все эти ценности ниже, чем любовь. Можно назвать христианство именно религией любви. И несмотря на то, что уже Аристотель учил, что любое общество держится на любви, такой любви, которой ожидает христианство от своих последователей, требовать от людей необычайно сложно.

Спрашивается: как на таких принципах можно построить государство? Уже упоминавшийся император Юлиан Отступник иронично упрекал христиан: какое же прекрасное у вас требование — продайте имение ваше и подавайте милостыню. А может быть более подходящее для общества? Ну, если все продадут, говорит он, то кто же купит? И вообще, если начнут исполнять ваши заповеди, не останется ни государства, ни города, ни одного нормального домохозяйства. Все превратятся в таких странных философов, неспо­соб­ных к практической жизни. Но в реальности мы видим, что христианство не только не отвергается римским социумом (в принципе, достаточно прагма­тичным), но, напротив, в течение двух-трех веков с колоссальным интересом общество начинает впитывать в себя христианство, и в момент оно становится, можно сказать, единственной общепринятой системой моральных ценностей.

Вот характерен такой пример: в своде законов Римской империи, составленном при Феодосии II в 438 году, целый раздел посвящен законам о Церкви и рели­гии, но он составляет последнюю, 16-ю книгу Кодекса Феодосия. А уже через сто лет, в VI веке, в Кодексе Юстиниана церковный раздел помещен в самой пер­­вой книге, и первая же глава этого законодательного свода называется «О Трои­це и католической вере». Вот здесь стоит поговорить о том, что же та­кое католичество, ибо слово «католикон», или, как обычно это слово приме­ня­ется к Церкви, catholici iglesia, буквально означает «всеоб­щий». В славянском оно переводится как «соборный». Соборная церковь, то есть церковь, собранная из всех религиозных общин империи. Ей противо­стоят те общины, которые по тем или иным причинам порывают с полнотой церковного тела, уходят в рас­­кол. Таким образом, католическая вера — это вера всей Церкви, всеобщая вера. И в этом смысле слово «католический» является полным синонимом сло­ва «православный», ибо православие (ортодоксия, истинная вера, истинное учение) — это догматически правильная система религиозного мировоззрения. И сама по себе правильность догмата оцени­валась именно через его признание всей церковной полнотой, то есть его вселенскостью, всеобщестью. Обычно дог­­маты утверждались на Вселенских соборах, хотя и необязательно. Так вот, в имперском законодательстве с IV века уже записано, что никто не смеет пуб­лично выступать против кафолической веры. И христианство становится не про­сто официальной религией, но госуда­рство берет на себя заботу о чи­сто­те веры и в целом о единстве Церкви. Это тоже надо воспринимать в кон­тек­сте старых римских традиций, где госуда­рство всегда мыслилось как не просто мир­­ское, но отчасти и религиозное уст­ро­ение, ибо Римская империя, создан­ная Цезарем и Августом, носила на себе очень четкий отпечаток сакральности: всё, что было связано с властью, сакра­лизовывалось. Эта традиция перешла и в ви­­зантийскую эпоху. Иногда она нас немножко смущает, но следует пом­нить, что знаменитые нимбы, которые украшают сейчас иконы всех святых, — изначально императорский атрибут, и именно вокруг императорских портре­тов появляется это солнечное излу­чение. В наше время, когда государство и цер­­ковь уже повсеместно разделены, мы уже почти забыли, что вплоть до ХХ века считалось совершенно неестест­венным отстранение государства от религиозной политики.

И вот в этой системе, когда государство уже начинает опекать Церковь и забо­титься о распространении христианства по всему обществу, уже язычники под­вергаются гонениям. Но, правда, сопротивляются язычники достаточно вяло и подвигов мученичества не совершают, поэтому язычество в принципе сходит со сцены, но уходит в своего рода интеллектуальную оппозицию, где оно теп­лится в течение многих веков и в свое время проявит себя.

Но где оно, это общество святых? Ни во времена первых христианских общин, бывших крохотными островками в языческом море, ни во времена внешне христианской, но внутренне по большей части всё еще ветхой и далекой от но­во­заветного идеала Римской империи никто не обманывался (как это, кстати, делал сто лет назад Лев Николаевич Толстой), что устранение насилия откроет дорогу добру. Отнюдь нет — оно откроет дорогу злу. И поэтому даже апостолы, жившие под властью далеко не симпатизировавших им импера­торов, прекрас­но понимали, что государственная власть именно преграждает путь злодея­ниям. Поэтому, когда апостол Петр говорит «…будьте покорны всякому челове­че­скому начальству», а апостол Павел — «всякая душа да будет покорна выс­шим властям» (по-церковнославянски — «властем предержащим»), в этом вов­се нет никакого заискивания перед сильными мира сего, поскольку дальше идет разъяснение: правители посылаются от Бога для наказания престу­пников, и всякая власть, всякий порядок установлен Богом для устраше­ния злодеев. Вот это очень важно. Та великая миссия, к которой призван христианин, не озна­чает, что люди в большинстве своем уже готовы к тому, чтобы отменился за­кон. Но при этом христианин всегда свободен. Он слу­шается власть, но не как раб царя, а как раб Божий, и если повинуется закону, то не за страх, а за со­весть. Поэтому возникает двухэтажная система, в которой на первом эта­же за­кона еще допустимо принуждение, удержива­ющее человека от падения в скот­ское состояние, а вторая ступень — ступень благодати, нового совершен­ства, требующая устранения государства. Здесь действует церковь, священно­слу­жители, закон любви.

Но дальше история показывает нам, как сложно оказалось реализовать христи­анские идеалы в реальности, тем более в позднеантичной реальности, глубоко пропитанной языческими традициями. Да, в первые века все увлеклись христи­анством: в IV, V, VI веке по всей империи появляются храмы, образцом для ко­то­рых, кстати, служат прежние здания императорского культа, так называе­мые базилики — это некое подобие таких клубов, клубов поклонников импера­тора — и знаменитые апсиды, которые мы знаем по нашим храмам, — это то ме­с­то, где возвышалась огромная императорская статуя. Пустыни и го­ро­да наполняются монахами — людьми, которые в условиях прекращения гоне­ний и повсеместного распространения христианства начинают искать особую подвижническую жизнь для того, чтобы испытать истинность своей веры, своей любви. Ведь в новых условиях очень многие люди переходят в хри­стианство вовсе не потому, что искренне верят в Христа, но просто поскольку это общая тенденция и это теперь удобно и выгодно. Сложные богословские вопросы начинают обсуждаться на рынках, в тавернах, на площа­дях и подчас становятся причиной (если не предлогом) массовых волнений, кровавых столк­новений с войсками, пытающимися утихомирить разбушевавшуюся тол­пу. Но как это всё далеко от того, о чем говорится в Новом Завете, от учения Христа.

Впрочем, нельзя сказать, что никакого прогресса не было. Во-первых, серьезно изменяется имперское законодательство. Постепенно устраняется рабство. И равноправие женщины и мужчины — это тоже одно из величайших достиже­ний христианства, поскольку женщина возведена именно в этой религиозной традиции на очень высокую ступень, ибо сам Господь Иисус Христос родился от Девы Марии и именно через женщину человечество удостоилось спасения. Это рассматривалось как искупление греха Евы, ибо раньше, в древней тради­ции, считалось, что грех Евы наложил некое заклятие на весь женский род. И вот теперь через Жену, через Деву Марию, род человеческий спасается, и нет никаких оснований для того, чтобы женщин рассматривать как существ вто­рого сорта. Но наряду с этим император Константин начинает укреплять семью, потому что равноправие женщин в условиях достаточно свободного, рыхлого римского брака приводит к очень нежелательным последствиям: женщины, получая имущество и возможность распоряжаться своим наслед­ством, очень часто выгоняют мужей, и здесь император приходит на помощь институту семьи и устанавливает жесткие запреты для развода. В христиан­ском мире они действовали аж до ХХ века, а в католическом мире суще­ству­ют до сих пор. И как известно, в католи­ческой традиции убийца может быть прощен, а разведенный человек до конца дней своих остается отлучен, за пре­делами Церкви. Развод становится немыс­лимым событием, и семья становится главным институтом римского общества.

Церковь формируется как мощная организация, которой в целом при всех имев­­шихся эксцессах все-таки удается сохранить независимость от государ­ства. Это тоже очень важный аспект. Во всяком случае, церковные каноны, пра­вила, на которых основана внутренняя церковная жизнь (и нарушение которых наказывалось, в том числе и государством, которое рассматривало каноны как закон), категорически запрещали и запрещают вмешательство светских вла­стей любого уровня в избрание епископов, в решение вероучи­тельных вопросов и в другие внутрицерковные проблемы.

Само устройство Церкви при этом представляет собой весьма любопытный сплав самых разных традиций. Здесь есть элементы античной демократии, по­скольку все церковные должности выборные; восточной деспотии, поско­льку епископ — абсолютный владыка на своей кафедре; есть элементы колле­гиаль­ности, поскольку высший орган власти в Церкви — это собор епископов, собор равных; но есть и монархическое единоначалие, поскольку архиерей — это по­жиз­ненный властитель и представитель поместной церкви, глава под­чинен­ных ему епископов. Тем самым церковное устройство органично соеди­няет эле­мен­ты и сетевой структуры, и вертикальной иерархии. Кстати, само слово «иерар­хия» как раз и означает «священноначалие». Это позволило Церкви пере­жить полномасштабные гонения со стороны Римского государства, пере­жить внут­рен­ние склоки и разногласия, и это один из залогов того, что цер­ковь факти­че­ски в тех формах, в которых она сложилась в IV веке, существует до сих пор. Но самое главное, что позволяет Церкви сохраняться в почти неизменном виде, — это строжайшая система внутреннего контроля, контроля за вероуче­нием и внутренней дисциплиной.

Что же касается поддержания дисциплины, то есть того, что регулируется церковными канонами (аморальное поведение духовенства, взяточничество, то есть продажа церковных должностей, воровство, прочие злоупотребле­ния), то поддерживать эту церковную дисциплину было призвано государство, поскольку у самой Церкви нет карательного механизма. И если человек насто­лько уже потерял совесть, что ему не страшна церковная епитимия, то есть церковное наказание, которое по определению может быть только доброво­льным (епитимию нельзя наложить принудительно), такого человека отдавали гражданским властям и он уже подвергался соответствующим наказаниям за нарушение закона. Таким образом, Церковь и государство образовывали единство.

Короче говоря, Церковь молилась о государстве, воспитывала народ, а госуда­р­ство охраняло этот самый народ от злодеев (внутренних и внешних), ну и за­одно оберегало саму Церковь от смут и морального разложения и охраняло законом нормы, выработанные самой Церковью. Это и есть знаменитая симфо­ни́я или симфóния, то есть система согласия, созвучного и стройного пения, действия двух общественных механизмов (политического в лице государства и религиозного в лице духовенства), которые приводят человека, согласно пре­амбуле к шестой новелле императора Юстиниана, к достижению всех, какие только ни на есть, благ. И это тоже очень важный принцип, поско­льку часто говорят о разделении государства и Церкви как о некоем новшестве. Так вот, как раз главным принципом той религиозной системы, которая сложи­лась в Римской империи в христианскую эпоху, то есть в эпоху Вселенских соборов, в IV, V, VI веке, была система, согласно которой церковь и госуда­рство пред­ставляли собой совершенно независимые друг от друга институты. Институты, которые не имели права вмешиваться в дела друг друга: Церковь не имела пра­ва назначать императоров или способствовать политической борьбе, государ­ство не имело права вмешиваться в церковную жизнь, импера­торы не имели возможности назначать епископов или патриархов. Но эти институты тем не ме­нее исполняли одну и ту же задачу, и их служение мысли­лось по метафо­ре пения в хоре. Вот, собственно, то слово «симфони́я», которое использует Юстиниан, «согласное пение», означает, что каждый ведет свою партию, но если он фальшивит, то результата не достигается. Фальшивить же они мо­гут следующим образом: государство — нарушая принцип справедли­вости, а Церковь — нарушая принцип истинной, правильной веры, то есть ортодок­сии, и морального порядка, то есть канонической дисциплины. И вот на этом принципе и началось созидание того большого общественно-полити­ческого здания, которое условно можно назвать проектом Константина и целью кото­рого было построение христианского государства.

Источник