что такое скрижаль замятин мы

Читальный зал

Наука и жизнь

Русский язык в школе

Русский язык за рубежом

Русская речь

Мир русского слова

Журнал «Грамоты.ру»

Исследования и монографии

Конкурсные публикации

«Русский язык за рубежом», № 4, 2002 год

Роман Замятина «Мы» в контексте произведений и идей Пролеткульта

Вера Агински, профессор уиниверситета штата Айова, США

В данной статье сравниваются некоторые ключевые аспекты романа Замятина «Мы» с произведениями двух выдающихся представителей Пролеткульта А. Гастева и А. Богданова. Как кажется, для такого сопоставления достаточно аргументов, ибо антиутопия Е. Замятина была реакцией как на попытки воплотить утопию социалистического строительства в России, так и на утопические социальные модели, которые были созданы пролетарскими писателями того времени.

А. Богданов (Малиновский) (1873–1928) — известный русский философ и социолог, ученый-энциклопедист. По Богданову, осознанный коллективизм преобразует весь смысл работы художника, давая ей новые стимулы.

А. Гастев (1882–1938) — видный поэт и идеолог Пролеткульта, ученый-теоретик, пропагандист идей научной организации труда. Можно сказать, что главным делом его жизни были стремление к рационализации методов, приемов и практических правил труда.

Попытаемся сопоставить некоторые аспекты творчества трех писателей, имеющих объектом одни и те же вопросы современной им действительности, однако, как мы увидим, по-разному подходящих к творческому ответу на них.

«Я» и «мы»: индивидуум и общество

В романе-антиутопии «Мы» Евгений Замятин изображает общество идеальной несвободы — Единое Государство, где решены все материальные запросы людей, где успешно создана модель всеобщего математически выверенного счастья путем упразднения человеческой индивидуальности, свободы, права на самостоятельное мышление. Название романа явилось реакцией на поэзию Пролеткульта, и в частности — на поэзию А. Гастева, у которого есть такие стихотворения, как «Мы растем из железа», «Мы идем», «Мы посягнули», «Мы вместе», «Мы всюду»: местоимение «мы» доминирует практически в каждом стихотворении. Здесь же следует вспомнить идеи А. Гастева, изложенные в его программном документе «О тенденциях пролетарской культуры» (1919): следует «квалифицировать отдельную пролетарскую единицу как А, В, С или 325, 075 и 0 и т. п.», что создаст «невозможность индивидуального мышления» [4:133].

Пародируя идеи А. Гастева, Е. Замятин дает своим героям имена Д-503, I-330, Ю, R-13, S-4711, тем самым полностью обезличивая их. В стихотворении «Экспресс» А. Гастев нарисовал дом будущего — Народный дом: «Он занимает четыре квартала. Здание выросло в десять этажей. Окна дома идут цельными непрерывными стеклами от крыши до самой земли. »

Подобную общественную структуру мы видим и в романе «Красная звезда» А. Богданова. Главный герой романа, Леонид, был избран для путешествия на Марс, потому что марсиане нашли в нем то, что искали — минимум индивидуализма.

Роман «Мы», подобно роману «Красная звезда», написан в форме дневника, который ведет главный герой — Д-503, инженер, строитель «Интеграла», живущий за стеклянными стенами своего совершенного «алгебраического мира». Единое Государство отгорожено стеклянной стеной, изолирующей «машинный, совершенный мир — от неразумного, безобразного мира деревьев, птиц, животных».

Все усилия Единого Государства направлены на строительство «Интеграла», космической сверхмашины, которой предстоит проинтегрировать бесконечное уравнение вселенной и на которой, после завершения ее строительства, счастливые жители Единого Государства отправятся на другие планеты, чтобы распространить и там свое безусловное, принудительное счастье.

Идею осчастливить другие страны и планеты мы неоднократно встречаем и у Гастева.

В своем труде «Как надо работать» (1921) А. Гастев утверждает: «Человечество научилось обрабатывать вещи — наступила пора тщательной обработки человека». Замятин не читал этих строк, когда он работал над романом «Мы», но ведь они являются логическим развитием взглядов Гастева.

Труд и личная жизнь

Человек и машина, по Гастеву, должны слиться в единое целое, должны превратиться в единый производящий организм.

В романе «Мы» номера Единого Государства — это те же машины-автоматы, о которых писал А. Гастев, а машины и станки «Интеграла» — «очеловеченные совершенные люди».

В высокоразвитом социалистическом обществе марсиан, изображенном в романе «Красная звезда», труд — это «естественная потребность развитого социального человека», где необходимость принуждения к труду полностью отпала.

Для того, чтобы превратить человека в машину, автомат, чтобы труд стал биологической потребностью, нужна строжайшая дисциплина и режим как трудовой деятельности, так и всей жизни.

Подобным же образом начинается рабочий день и в замятинском Едином Государстве. Порядок здесь регулируется Скрижалью, которая является «сердцем и пульсом Единого Государства».

Так как труд в новом обществе А. Гастева превращается в праздник; соответственно, вся жизнь людей, как и их трудовая деятельность, превращается в своего рода гимн, песню-восхваление металлу и труду:

Вновь подобную картину мы видим в романе «Мы». Нумера Единого Государства проводят в таком едином машинно-человеческом марше не только рабочие часы, но и всю жизнь.

В антиутопии Е. Замятина мы видим утонченное развитие, завершенное воплощение идей Гастева. Единое Государство — это то общество, к которому может прийти человечество, если идеи Гастева, его планы и призывы претворить в жизнь; это общество запрограммированных автоматов, жизнь которых протекает в рамках Часовой Скрижали, Личных Часов, Материнской нормы, Зеленой стены и регулируется Благодетелем и Бюро Хранителей.

Любовь, брак и воспитание детей

Проблемы любви, брака и воспитания детей занимают значительное место в анализируемых нами произведениях, и это не случайно, так как в новой структуре общества будущего появляется и новое отношение к семье.

Начнем с рассмотрения романа «Красная звезда». С точки зрения Леонида, главного героя, «многобрачие принципиально выше единобрачия».

Как же происходит воспитание детей в этом совершенном обществе свободных марсиан? Первые годы жизни ребенок проводит при матери, а затем его отдают в так называемый Дом детей, с этого момента воспитанием детей занимается общество.

Утопические идеи любви и брака, воплощенные в романе «Красная звезда», не могли оставить Е. Замятина равнодушным, он увидел «завтра» общества «свободной любви», где все подчинено законам разума и рациональности. Любовь, следствие души, — смертный враг общества нумеров, изображенных в антиутопии «Мы».

Брак, как таковой, закрепляющий любовь отдельных индивидуумов и лежащий в основе воспитания детей, не существует в Едином Государстве: в нем нет никакой необходимости.

Судьба литературы и искусства

«Коллективные», обезличенные искусство и литература современных ему утопических обществ будущего, лишенные своего «я», своей индивидуальности, не могли оставить равнодушным Е. Замятина, имеющего свои принципиальные взгляды на роль литературы и искусства.

В романе «Мы» искусство — часть бюрократической машины, управляющей государством.

Всеми делами литературы в Едином Государстве управляет Институт Государственных Поэтов и Писателей. Литература в Едином Государстве не имеет ничего общего с «нелепым» творчеством древних, когда «всякий писал о чем ему вздумается».

В своей антиутопии Е. Замятин изобразил государственное устройство, которое находится на ступень «выше» как утопических обществ в произведениях А. Гастева и А. Богданова, так и утопии первых лет социалистического строительства, происходившего на глазах у писателя. Замятин предупреждает, предостерегает читателя, показывая, к чему могут привести отказ от литературного наследия прошлого, строгая регламентация и идеологизация творческой деятельности в области литературы и искусства, их беспрекословное подчинение государственной политике и указаниям бюрократов, порабощение и обезличивание творческой деятельности.

Мудрый анализ эпохи, в которой жил писатель, живой пронзительный ум, дали возможность Евгению Замятину увидеть реалии будущего, воспеваемого литературой Пролеткульта, будущее того строя, здание которого воздвигалось в Советском Союзе.

Текущий рейтинг:

Источник

Расшифровка Замятин. «Мы»

Что смешного в страшной антиутопии Замятина, издание которой привело к «коллективизации литературы»

Евгений Замятин называл роман «Мы» одновременно самой серьезной и самой шуточной своей вещью. Замятин написал «Мы» в течение 1921–1922 годов в Петрограде, надеялся его опубликовать. Несколько раз анонсировалось изда­ние. Однако ни в одном издательстве, ни в одном журнале в начале 1920-х го­дов этот роман так и не был опубликован.

Первая публикация романа была за границей, в Америке, в 1924 году на англий­ском. В 1927-м его опубликовали на русском языке в эмигрантском издатель­стве в Праге с фразой «Печатается без ведома автора», ставшей впоследствии ритуальной. Хотя на сегодняшний день мы знаем, что Замятин если и не был инициатором, то в любом случае участвовал в подготовке русского издания своего романа в Праге.

В 1927 году выход русского текста за границей не вызвал ни у кого особенных претензий. И только два года спустя, в сентябре 1929-го, это послужило при­чиной одной из первых исключительно скандальных кампаний против писа­телей, когда Пильняка и Замятина обвинили в публикации своих не прошед­ших цензуру произведений за границей. Собственно, после 1929 года ни один русский писатель печатать свой роман за границей уже не решался — до Бориса Пастернака в 1957-м. Причем и после 1957-го это продолжало восприниматься как предприятие достаточно опасное. В 1965 году Синявский и Даниэль были арестованы за публикацию своих произведений за границей, притом что ничего тайного или секретного в этих произведениях не содержалось.

Таким образом, сама публикация романа стала для истории советской литера­туры значимым рубежом. Советские идеологические чиновники посчитали нуж­ным показать, что больше ни писательские организации, ни сами писатели не могут быть в какой бы то ни было степени независимы от государства. 1929 год в литературе сравнивали с коллективизацией, которая в это время как раз начала проходить в советской деревне.

Роман «Мы», написанный в 1921–1922 годах, представляет собой антиутопию. Действие происходит в удаленном будущем, жизнь персонажей проходит в городе, изолированном от всего мира зеленой стеклянной стеной, в нем все подчинено строжайше организованному расписанию, а главным инстру­ментом, руководящим действиями жителей города, является Часовая Скри­жаль. Все люди одновременно встают с постели, принимают пищу, отправ­ля­ются работать или учиться — в зависимости от того, куда в этот день должна быть направлена их деятельность.

В сутках гражданам Единого Государства, как называется этот город, предо­ставлено два личных часа, во время которых они могут гулять, читать, решать математические задачи или заниматься любовью. Впрочем, занятия любовью тоже строго расписаны, и в этом повествователь и главный герой романа мате­матик Д-503 видит одно из главных достоинств Единого Государства: люди древности стра­дали от ревности и неразделенной любви, а сейчас мы (подчер­кивается: «мы») эту проблему решили. Каждый гражданин может записаться на любого другого гражда­нина, получить соответствующий талон, и после этого в опре­деленный час они могут провести время вместе. Живут они в про­зрач­ных жилищах, но на время занятия любовью имеют право опустить што­ры, чтобы из соседних жилищ их не было видно.

Все в этом Едином Государстве построено именно так, чтобы нивелировать все индивидуальное, личное — в соответствии с заглавием романа «Мы». Все имеют одинаковое отсутствие волос на голове, все одеты в одинаковую одежду под названием юнифа (за ним не трудно разгадать слово «Униформа»). Вместо имен у всех цифровые и буквенные обозначения. У каждого из граждан, или, как они называются, «номеров», — бляха с буквой и номером. Главный герой имеет имя Д-503, его возлюбленная — И-330, другая его возлюбленная — О-90, его ближайший друг поэт — Р-13, и так далее.

Замятинский роман, как не трудно заметить, уже по этому способу обозна­чения людей мрачно предсказывает будущее. В момент написания и даже публикации романа ни в лагерях смерти в Германии, ни в советских особых лагерях еще не дога­дались до этой системы обозначения людей буквами и номерами.

Людей держат в подчинении разными способами, главным образом — мани­пулируя их представлениями о мире так, как это делается во всех местах, где средства массовой информации сообщают ложь. Описаны выборы главы государства, которые называются ежегодным праздником День Единогласия. Во время выборов герои видят, что никакого единогласия нет, однако на сле­дую­щий день единственная существующая в государстве газета выходит с изве­щением, что Благодетель (так называется глава государства) выбран единогласно.

Во всех подробностях — желтом цвете, лестнице, взгляде на затылок, в том, как он заранее решает, куда и кому он сообщит об этом убийстве, — отчетливо проступают следы замысла и исполнения убийства в классическом русском романе «Преступление и наказание». И отчетливо проступает альтернатива: что было бы, если бы старушка, к которой пришел Раскольников, решила бы, что он пришел не грабить и убивать ее — а совсем за другим.

Вот таким образом — за счет опоры на литературную традицию — Замятин придает своему страшноватому роману элементы, благодаря которым тот ока­зывается самым смешным его произведением.

Источник

7 секретов романа «Мы»

Портрет Пушкина, волосатые руки главного героя и другие детали, помогающие понять, что имел в виду Замятин

1. Тайна места действия

В романе Евгения Замятина ни разу не говорится прямо, на территории какой страны разворачивается сюжет произведения, — сообщается только, что после давней Двухсотлетней Войны Единое Государство, где живет главный герой Д-503, оградили Зеленой Стеною, выход за которую жителям Государства строго запрещен. Однако в «Записи 6-й» романа рассказывается, как Д-503 и его будущая возлюбленная I-330 посещают Древний Дом и там, в одной из некогда обитаемых квартир, Д-503 видит чудом сохранившийся портрет:

«С полочки на стене прямо в лицо мне чуть приметно улыбалась курносая асимметрическая физиономия из древних поэтов (кажется, Пушкина)».

В отличие от Достоевского, Толстого и Чехова, Пушкин не был известен за пре­делами России настолько, чтобы пришло в голову поставить на полочку его изображение (возможно, подразумевается копия портрета Пуш­кина работы Константина Сомова 1899 года: на нем поэт улыбается и смотрит зрителю прямо в лицо). Таким образом Замятин ненавязчиво намекает внима­тельному читателю: действие его романа «Мы» разворачивается на территории бывшей (советской) России.

2. Тайна «бесконечных ассирийских рядов»

В финале «Записи 22-й» Д-503 с энтузиазмом рассказывает о том, что он чув­ствует себя встроенным в «бесконечные, ассирийские ряды» граждан Единого Государства. До этого мотив Ассирии дважды встречается в зачине той же записи:

«Мы шли так, как всегда, т. е. так, как изображены воины на ассирий­ских памятниках: тысяча голов — две слитных, интегральных ноги, две интегральных, в размахе, руки. В конце проспекта — там, где грозно гудела аккумуляторная башня, — навстречу нам четырехугольник: по бокам, впереди, сзади — стража…»

И чуть далее: «Мы мерно, ассирийски шли…» Для чего Замятину понадобилось акцентировать внимание читателя именно на ассирийском происхождении того «четырехугольника», которым движутся по городу граж­дане? Для того чтобы провести параллель между глубокой древностью чело­вечества и его возможным нерадужным будущим. Новоассирийская держава (750–620 годы до н. э.) считается первой империей в истории человечества. Ее власти подавляли врагов с помощью идеально организованного войска, в котором, как и в Государстве из романа Замятина, культивировалась красота геометрического единообразия. Было введено единообразное вооружение, а воины делились на так называемые кисиры (отряды). Каждый кисир насчи­тывал от 500 до 2000 человек, разбитых по пятидесяткам, в свою очередь состоявшим из десяток.

3. Тайна сексуальной привлекательности героя

Невозможно не обратить внимания на то обстоятельство, что все женщины, о которых хоть подробно рассказывается в романе (I-330, О-90 и Ю), выделяют Д-503 среди остальных мужчин, а говоря точнее, испытывают к нему эротическое влечение. В чем секрет привлекательности героя романа? В том, что он невольно выделяется из дистиллированного Единого Государства своим мужским, животным магнетизмом, материальным воплощением кото­рого в романе становятся волосатые руки Д-503. Этот мотив встречается в про­изведении Замятина трижды. В «Записи 2-й» герой характеризует свои руки как «обезьяньи» и признается:

«Терпеть не могу, когда смотрят на мои руки: все в волосах, лохматые — нелепый атавизм».

В «Записи 22-й» эта метафора прямо расшифровывается:

«Я чувствовал на себе тысячи округленных от ужаса глаз, но это только давало еще больше отчаянно-веселой силы тому дикому, воло­саторукому, что вырвался из меня, и он бежал все быстрее».

А в «Записи 28-й» Д-503 с трудом удается удержать в себе другого человека — «с трясущимися волосатыми кулаками». Чуть дальше в этой же записи особое внимание к рукам героя проявляет I-330, раскрывая секрет магнетизма Д-503. Оказывается, он потомок диких и свободных людей — людей из-за Зеленой Стены:

«Она медленно поднимала вверх, к свету, мою руку — мою волосатую руку, которую я так ненавидел. Я хотел выдернуть, но она держала крепко.
— Твоя рука… Ведь ты не знаешь — и немногие это знают, что жен­щинам отсюда, из города, случалось любить тех. И в тебе, наверное, есть несколько капель солнечной, лесной крови».

Уже после Д-503 и явно по его следам собственную индивидуальность через свою сексуальность будет обретать герой романа Джорджа Оруэлла «1984».

4. Тайна стиля

Юрий Николаевич Тынянов описывает «принцип стиля» этого произведения следующим образом: «…экономный образ вместо вещи… …Все замкнуто, расчислено, взвешено линейно». А другой великий филолог, Михаил Леонович Гаспаров, определил стиль романа «Мы» как «геометрически-проволочный». На самом деле в произведении Замятина наблюдается эволюция стиля, кото­рую можно разбить на три этапа. Первый этап («геометрически-проволочный» стиль) — это начало романа, когда герой ощущает себя частью многомиллион­ного «мы»:

«Я люблю — уверен, не ошибусь, если скажу: мы любим — только такое вот, стерильное, безукоризненное небо. В такие дни — весь мир отлит из того же самого незыблемого, вечного стекла, как и Зеленая Стена, как и все наши постройки».

Но уже в начальных записях романа внимательный читатель обнаруживает вкрапления совсем другого стиля — метафорического и избыточного, восходящего к прозе символистов и Леонида Андреева (в герое заложена «червоточина» индивидуальности):

«Весна. Из-за Зеленой Стены, с диких невидимых равнин, ветер несет желтую медовую пыль цветов. От этой сладкой пыли сохнут губы — ежеминутно проводишь по ним языком — и, должно быть, сладкие губы у всех встречных женщин (и мужчин тоже, конечно). Это несколько мешает логически мыслить».

В середине романа (герой обретает индивидуальность, становится «я») этот цветистый стиль начинает доминировать:

«Раньше — все вокруг солнца; теперь я знал, все вокруг меня — мед­ленно, блаженно, с зажмуренными глазами…»

Наконец, в финале романа (герой теряет индивидуальность: утрачивает «я» и снова вливается в «мы») геометрически-проволочный стиль возвращается и утверждается настолько прочно, что рецидивам «символистского» стиля не остается места:

«Но на поперечном, 40-м проспекте удалось сконструировать временную Стену из высоковольтных волн. И я надеюсь — мы победим. Больше: я уверен — мы победим. Потому что разум должен победить».

5. Тайна ребенка

Все бы заканчивалось совсем мрачно и беспросветно, если бы не один, на пер­вый взгляд периферийный, сюжет романа и не одна реплика из «Записи 34-й». Дело в том, что Д-503 противозаконно «дал» (как сформулировано в «Записи 32-й») О-90 ребенка, а потом с помощью этот ребенок вместе с матерью был переправлен через Зеленую Стену за пределы Единого Государ­ства:

«…Вчера вечером пришла ко мне с твоей запиской… Я знаю — я все знаю: молчи. Но ведь ребенок — твой? И я ее отправила — она уже там, за Стеною. Она будет жить…»

Замятин неакцентированно дает внимательному читателю надежду: да, Д-503 в итоге потерпел в борьбе с Единым Государством сокрушительное поражение. Однако лучшее в нем, возможно, воскреснет в его ребенке за Зеленой Стеной.

6. Тайна дневника

Роман «Мы» часто именуют антиутопией, и это в общем справедливо, но, как кажется, помогает считывать лишь самые очевидные смыслы произведения и видеть в нем главным образом, по словам Замятина, «сигнал об опасности, угрожающей человеку, человечеству от гипертрофированной власти машин и власти государства — все равно какого».

Очень важно обратить внимание на другую жанровую особенность романа «Мы», а именно — на дневниковую форму, в которую заключено повество­вание. Определение жанра произведения как антиутопии не объясняет или почти не объясняет выбора подобной формы. Может быть, «Мы» — это мета­роман, то есть роман о попытке стать писателем? Взглянув на произведение под таким углом, мы сразу же заметим, что очень большое количество его фрагментов посвящены раскрытию темы написания текста. Более того, Д-503 саму жизнь, похоже, воспринимает как роман, как текст:

«И что это за странная манера — считать меня только тенью. А может быть, сами вы все — мои тени. Разве я не населил вами эти страницы — еще недавно четырехугольные белые пустыни».

«Что ж, я хоть сейчас готов развернуть перед ним страницы своего мозга…»

«И я еще лихорадочно перелистываю в рядах одно лицо за другим — как страницы — и все еще не вижу того единственного, какое я ищу…»

«Кто тебя знает… Человек — как роман: до самой последней страницы не знаешь, чем кончится. Иначе не стоило бы и читать…»

«Прощайте — вы, неведомые, вы, любимые, с кем я прожил столько страниц…»

«Тут странно — в голове у меня, как пустая, белая страница».

И не получится ли тогда, что роман «Мы» будет уместнее поставить не столько в ряд антиутопий («О дивный новый мир» Хаксли, «1984» и «Скотный двор» Оруэлла, «Хищные вещи века» братьев Стругацких и так далее), сколько в ряд ключевых для русской литературы ХХ столетия произведений, одной из глав­ных тем которых является писательство и попытка стать писателем («Дар» Владимира Набокова, «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова, «Доктор Живаго» Бориса Пастернака, «В круге первом» Александра Солженицына). Только во всех этих романах героям в итоге все же удается стать писателями, а в «Мы» — нет: «Я не могу больше писать — я не хочу больше».

7. Тайна Марселя Пруста

Не источником, но некоторым «исходником» для всех русских (и не только) метароманов о попытке героя стать писателем послужила семитомная сага Марселя Пруста «В поисках утраченного времени». Кажется, нет стилистически ничего более далекого от тягучей прустовской эпопеи, чем короткий и энер­гичный роман Замятина. Но именно Пруст первым в ХХ столетии поднял на новый уровень тему писательского творчества. Его главный герой Марсель всеми силами пытается задержать навсегда уходящее время и тем самым обре­сти бессмертие. Он пробует самые разные способы: например, ценой неимо­верных усилий сближается с древними аристократическими французскими семействами, которые кажутся ему самим воплощением времени. Только в последней книге под названием «Обретенное время» Марсель понимает, что лучший способ удержать время состоит в его подробнейшем описании — в его фиксации и консервировании. «Вселенная подлежит полному переписыва­нию» — вот ключевая фраза последнего романа Пруста и всей его саги.

Ставя перед своими «нумерами» задачу «составлять трактаты, поэмы, мани­фесты, оды или иные сочинения о красоте и величии Единого Государства», это Государство стремится обессмертить себя в слове. Однако в случае с Д-503 все идет по другому, непредусмотренному плану, так как писательство пробуждает в герое романа творческую индивидуальность.

Источник