что такое семейная система в психологии
Что такое семейная система в психологии
Когда мы находимся в стадии монады, у нас есть возможность отследить правила родительской семьи, которые мы выучили, но которые не подходят к нашей жизни. Например, если мы живём одни, у нас есть возможность оценить, во сколько мы на самом деле хотим вставать по утрам.
Бывало ли, что вы внезапно понимали: вставать в пять тридцать утра как ваш папа – это не обязательно. И более поздний подъем влияет на вашу жизнь положительно: вы становитесь здоровее, чувствуете себе более отдохнувшими в начале дня, более счастливыми.
Или, например, вы понимаете, что не обязательно мыть полы каждый день. Все это вы понимаете на стадии монады.
Вторая стадия развития американской семьи называется диадой. Диада – это двое. Появляется второй человек и пара начинает жить вместе. В это время один человек выступает носителем своих правил, а второй – носителем своих. Стадия диады – это время, когда они договариваются, когда они могут обсудить, что происходит, и решить, продолжать это дальше или нет.
Не все правила заметны в стадии монады. Например, когда мы живём одни, мы понятия не имеем, по каким правилам мы строим отношения. Анна Варга приводит удачный пример: в семье девушки было принято, чтобы мама встречала папу накрашенной и на каблуках. А в семье мужчины мама была мягкая, добрая, в халате, в тапочках с заячьими ушками, пахло от нее борщом. Вот девушка и молодой человек съезжаются, она начинает встречать его по вечерам накрашенной и на каблуках. Он приходит, видит её в этом во всём и спрашивает: «Мы что, собираемся куда-то?». Она думает: «Хмм, он куда-то хочет…». И они куда-нибудь идут вместо того, чтобы провести вечер дома.
А потом она заболевает и лежит вся такая мягкая, в тапочках и халатике. Он думает: «Наконец жена дома! Наконец-то вот она, моя родная, хорошая!» Начинает сближаться с ней, хочет близости, пристает. Она думает «Вот чёрт! Когда я накрашенная и на каблуках, он меня не хочет… Может, он садист?». Об этом очень трудно разговаривать, потому что вообще не понятно, что происходит!
Или, например, такое правило, усвоенное из родительской системы: муж и жена должны спать вместе в одной кровати. Это такой показатель отношений: если в отношениях всё хорошо, мы спим вместе, а если ссора – то папа уходит на диван. И вот пара съезжается, и в какой-то из дней муж уходит из общей кровати на диван, потому что ему становится жарко. Как жена отреагирует на такой поступок? Если он ей скажет, что стало жарко, она не поверит. Семейная система говорит: «Если кто-то ушёл спать на диван, то что-то не так с отношениями». При чём здесь лето? При чём здесь «жарко»?
На стадии диады мы можем обнаружить родительские установки партнера, притереться друг к другу.
Стадия триады – это когда в семье появляется первый ребенок. Теперь партнерам снова надо договариваться, потому что когда они жили одни, они отслеживали одни правила, в диаде они отслеживали правила взаимоотношений, а в триаде к ним приходят правила, которые касаются воспитания детей.
Если мы спокойно и нормально проходим две первых стадии, то к появлению триады у нас уже есть навык разговаривать, а не кричать, замолкать, обижаться, обвинять друг друга. У нас появляется навык разговаривать о том, что происходит. О том, как воспитывать мальчиков или девочек, как одевать детей, сколько денег на них тратить, кто встаёт ночью, когда ребенок плачет.
Следующий этап – второй ребёнок – будет кризисным независимо от того, хорошо ли умеют взрослые общаться друг с другом.
Раньше первый ребенок занимал уютное место между мамой и папой. Теперь на это место претендует младший ребенок, а взрослеющий первенец оказывается вытолкнутым из этого уютного домика родительской семьи. На этом этапе начинаются проблемы, связанные с ревностью детей – так называемые сиблинговые проблемы. Между сиблингами есть конкуренция за ресурсы, родителей спрашивают: «А кого ты больше любишь? А кого ты меньше любишь?»
И со временем всё становится еще сложнее, поскольку дети растут.
Так в семье могут появиться послания типа «Ты нас позоришь» или «Так нельзя себя вести, потому что тётя Аня увидит». Возможно, вы слышали нечто подобное от собственных родителей.
Иногда в детской поликлинике можно увидеть такую сцену: детки сидят больные, вообще без ресурсов, без сил – и их родители всё время одёргивают: «Как ты сидишь!», «Как ты себя ведешь! Не можешь вести себя прилично?!» Представляете, какую нагрузку и стресс испытывает в такой момент ребенок?
Дисфункциональная семья с этапом «Выход в свет» не справляется, а потом будет только сложнее, потому что потом дети вырастают в подростков.
Подросток – это человек, который ищет собственную идентичность, ищет для себя какое-то другое определение кроме того, что он «сын Фёдоровых, папа которого академик, а мама – директор птицефабрики».
Кто я ещё? Может, джазовый музыкант, а может продавец? Для того, чтобы это понять, нужно попробовать что-то сделать, и ребенок начинает пробовать. Давление на него усиливается, и если он лицо своей семьи – начинается полный крах. Ведь статус подростка чреват тем, что рано или поздно он отделится, сепарируется. Подростковый возраст к этому и ведет. Сепарация – эмоциональное отделение от собственных родителей. Когда подростки вырастают и уходят от своих родителей, семья возвращается в состояние диады.
7. Диада: снова вдвоем
Дети уходят, пожилые родители остаются вместе. И снова наступает семейный кризис.
Есть такой термин – «триангулированный ребенок». Триангулированный ребенок – тот, что стал третьим в отношениях отца и матери. Это тот ребенок, которому говорят, например: «Передай папе, что еда готова, а то я с ним не разговариваю». Триангулированный ребенок участвует в треугольнике отношений с собственными родителями вместо того, чтобы они выстраивали парные отношения, не включая его.
Бывают семьи, в которых не о чем поговорить. Если взрослым не о чем разговаривать, то их дети создают темы для разговоров, например, через проблемное поведение. Как разговаривать о том, что наш ребенок молодец, хорошо общается с ребятами и школу нормально закончил? Что тут скажешь? Это одна фраза: «Молодец».
А вот если у ребенка возникла проблема – об этом можно разговаривать долго: искать варианты, подтягивать специалистов, лечить его, водить его по гадалкам, чтобы они выбили из него порчу, потому что он дерется… Ребенок будет создавать проблемы для родителей, у которых непрочные супружеские отношения, которым в диаде плохо. Хорошо, если в этом случае ребенок сумеет уйти. Такое бывает не всегда. Его, как мы помним, могут запугать тем, что мир вокруг страшен и опасен, что сам ребенок плох и никому такой не нужен.
И вот в таком случае мы видим несепарировавшегося человека сорока пяти лет, который живёт с родителями, обеспечивая им триаду. Когда диада остаётся без своих триангулированных детей – без посредников, без того, на ком можно сосредоточить внимание – она сталкивается с тем, что не о чем разговаривать, поскольку супружеские отношения не налажены. Чем тогда можно этого ребенка заменить? Нужен третий. Кто или что это может быть?
Например, третьим может стать огород. В нашей российской традиции огород – это настоящий триангулированный член семьи. Это то, с помощью чего можно выстраивать отношения с сепарировавшемися детьми.
Недавно мне, к примеру, рассказали совершенно сумасшедшую историю про огород и дачу: папа серьёзнейшим образом обиделся на своих двух дочерей за то, что они не помогли таскать ему жестяные листы для покрытия крыши.
Внуки тоже могут играть эту роль. В российской традиции такое случается постоянно. Когда молодая семья заводит детей, бабушка с дедушкой говорят: «Да вы работайте, мы о них позаботимся, а то нам разговаривать друг с другом не о чем».
Ещё триангулированным членом семьи может стать телевизор. Когда двое приходят с работы, садятся поесть, смотрят телевизор и ложатся спать. По телевизору тоже много чего показывают, что можно обсуждать, чтобы не касаться важных тем. Например, Украину.
Алкоголь тоже может стать одной из вершин этого треугольника. О нём ведь тоже можно много разговаривать! В одной из знакомых семей во время сепарации подростка довольно молодая женщина сама не заметила как в последние полгода они с мужем начали пить. Никто из них не был алкоголиком, не испытывал тягу, но их сын, который пока живёт с ними вместе, вечером уходил гулять. Им было нечем заняться. Они шли, покупали пиво. Она погружалась в интернет, он садился к телевизору – и они прекрасно проводили вечер. Для того, чтобы вычеркнуть алкоголь из жизни, им нужно восстанавливать диаду, которая впоследствии станет монадой.
Монада. Когда один из супругов умирает, семья заканчивается. То есть, мы снова попадаем на стадию монады.
Особенности национальной семьи: слитая, пророщенная друг в друга, недифференцированная
И в этом случае диада будет очень странной. Диада – это время, когда молодые партнёры договариваются, что для них хорошо, а что плохо, как вести хозяйство, как заводить котов, как убираться в квартире, кто стирает белье и так далее.
Когда эти дети живут у собственных родителей, обо всем этом договариваться достаточно сложно, потому что для таких разговоров нужно время и пространство.
Если дети живут у родителей, то им обычно выделяют комнату. При этом бывают интересные изменения: если к тому времени папа спал на диване, то родители могут снова начать жить вместе в одной комнате, поскольку не хватает пространства. С виду это похоже на восстановление диады, но на деле всё становится только хуже: старшие родственники еще больше ссорятся. В этом случае партнёра выросшего ребенка берут в семью на условиях еще одного ребенка, и родители говорят: «Да он нам как сын», «Да она нам как дочь».
У нас вообще в России вот эта семейственность очень ценится. Мы называем незнакомую пожилую женщину бабушкой, хотя она нам не бабушка. Матери идут с маленькими детьми, а вы идете навстречу с дредами на голове и синими ногтями, ребенок на вас показывает, а мать говорит: «Смотри, какая тётя». Хотя вы ему не тётя!
Есть даже специальный термин в психологической науке: типичную российскую семью называют слитой, пророщенной друг в друга, малодифференцированной семьей. Каждый член такой семьи мало дифференцирован от других членов, он будто остаётся в какой-то непонятной субстанции, в комке, в котором рядом с ним вертятся дяди, тёти, двоюродные братья и сестры.
В западной традиции давно стала популярной идея о том, что мы не обязаны поддерживать отношения с родственниками, которые нам не нравятся. Но если к вам приехал двоюродный брат из Казахстана, которого вы видите второй раз в жизни, и сказал: «Я у тебя поживу немножко, года полтора?», вы можете ему отказать? Это же семья, как вам не стыдно! Это же родственники…
Диада по большому счету в российских семьях не складывается, потому что у молодой пары нет пространства, чтобы о чем-то общаться, договариваться.
Часто ли встречается история, когда в комнате молодых остаётся стоять шкафчик с мамиными вещами? И мама за ними заходит: «Я у вас тут вчера лифчик оставила…» или «А можно я кофточку возьму?» Чем деликатнее мама, тем это будет более деликатно: она будет стучаться, например.
Но бывают и семьи, в которых это вообще не обсуждается. Родители могут постулировать: «В моём доме все двери должны быть открыты», а закрытая дверь означает разлад.
Таким образом, в русских семьях часто не бывает этапа монады, да и диада при этом тоже неполноценна.
Когда рождается первый ребенок в такой семье, мама говорит молодым: «Работайте, а я буду его воспитывать». Мама или папа уходят на пенсию, и этот первый ребенок становится по существу бабушкиным и дедушкиным… ребенком. То есть, бабушка становится ему функциональной мамой, а родная мама становится ему функциональной сестрой. Мама приходит с работы, немножко играет с ребенком и ложится спать. А бабушка отвечает за воспитательную функцию, образовательную функцию.
Потому и триада в российской семье тоже бывает неполноценной.
Когда рождается второй ребенок, родители уже обычно старше и чаще присваивают его себе. И тогда разражается война. Первый ребенок был бабушкиным, второй – маминым и папиным, и у них начинается война правил.
Допустим, когда бабушка занималась старшим ребенком, он начал говорить в полтора года и сразу по-английски. А теперь мама занимается младшим ребенком, и он в два года разговаривает словосочетаниями. Это война? Безусловно! Борьба за то, кто здесь главный, у кого лучше получается, кто прав, а кто не прав. За то, кто здесь мама!
Дети в этой семье оказываются включенными в войну. Они любят одинаково и маму, и бабушку, но оказываются невольными участниками военных действий. Как пел Гребенщиков: «Я шёл по своим делам и пал в перекрестном огне».
Анна Варга приводит историю о том, как девочка, младший ребенок, занимается уроками с мамой. При этом старший ребенок, с которым занималась бабушка, учится плохо. Мама говорит бабушке, что та плохо справляется с обучением, поэтому теперь она возьмет на себя эти обязанности.
А девочка ведь любит и маму, и бабушку, и теперь перед ней стоит невозможный выбор. Если она будет учиться плохо, то она предаст маму: бабушка скажет маме, что та ничего не умеет и зря выпендривалась. А если она будет учиться хорошо, она предаст бабушку: мама в этом случае окажется права насчет бабушки.
А у младшего ребенка какие есть варианты? Вообще перестать учиться! Варга описывает этот случай, описывает панические атаки, которые начинаются у старшей девочки, когда она садится за уроки.
И когда у кого-нибудь из этих детей дела идут не очень, тот, кому этот ребенок «принадлежит», становится виноватым. Его можно обвинить во всём, сказав: «Ты о сыне не заботишься, смотри, что он у тебя делает». А когда другой ребенок успешен, можно этим гордиться, хвастаться – не собственной жизнью, а тем, что делает ребенок.
Когда дети обслуживают потребности взрослых
Какие потребности у взрослых могут обслуживать дети? Например, потребность в досуге, общении, самореализации. Последнее очень часто встречается. Самые распространённые династии, в которых дети рождаются для обслуживания потребностей родителей, это династии врачей. Очень часто в семьях, где взрослые – врачи, от ребенка ожидают, что он тоже станет врачом. Неважно, чего он хочет, к чему у него есть склонности, способности.
Ребенок может обслуживать потребности родителей в интимном и близком общении. Так, мама будет говорить про дочь: «Да мы с ней лучшие подружки! Мы друг другу всё рассказываем». Это звучит позитивно, но вообще нормально ли, когда сорокалетняя мама приходит домой к двенадцатилетней дочери и говорит: «Познакомилась я сегодня с такими пожарниками!».
Кому должна рассказывать о подробностях своей личной жизни сорокалетняя женщина? Либо своему сорокалетнему супругу, либо своим сорокалетним подругам, но уж точно не двенадцатилетней девочке.
Выход в свет в такой семье – это выход в поликлинику, на родительское собрание, в детский сад.
О чем разговаривают мамочки или семьи, если у них не получается выстроить взрослый диалог? О детях, конечно. Начинают, например, хвастаться своим ребенком. «Я так-то никто и ничто, и у меня нет поводов собой гордиться, но зато ребенок мой в полтора года начал говорить по-английски».
Для детей это огромная нагрузка, они с ней справиться не могут в принципе, и поэтому у них возникают разного рода симптомы, связанные с обучением, со здоровьем, с коммуникацией.
Происходит ли сепарация в отечественной семье при таких условиях? Мы же начинаем сразу с двухпоколенной семьи – и на каком-то этапе умирает старшее поколение. И тогда семья, слитая и пророщенная друг в друга, возвращается в своё исходное состояние. И тогда у нас снова есть два поколения: родители и их подросшие дети.
Именно по западному сценарию должно происходить нормальное развитие семейной системы. Конечно, с поправкой на нашу культуру, но всё же: мы грешим тем, что в наших семьях ни одна из стадий может нормально не пройти. При этом есть семьи, которые одну из стадий не проходят, но потом восстанавливаются – и это нормально. Жизнь меняется, и если где-то возникла проблема, со временем её можно решить. Не обязательно быть идеальной семьей: можно где-то облажаться, зато потом восстановиться на любом этапе. Если вы облажались с монадой, двигайтесь дальше правильно. Если облажались с триадой, тоже есть свои варианты. Главное – думать и не останавливаться.
В лучших семейных традициях
У российских семей есть свои особенности, которые приводят на разных этапах к нефункциональности этих семейных систем. Например, есть такая характерная традиция: воспитывать детей на чувстве вины. Это может быть даже незаметно на первый взгляд.
Например, когда ребенок сломал веточку у дерева, ему говорят: «Дереву больно». Это полная чушь, у дерева нет нервной системы, ему не может быть больно! Но это самое простое, что приходит в голову матери.
Это такое семейное правило: «Если ломаешь цветочки, то ты жестокий и тебе должно быть за это стыдно». Это не только российское семейное правило – оно часто связано с православной культурой.
Слитая пророщенная российская семья появилась в абсолютно конкретных условиях, которые сейчас уже не существуют. В каких условиях нужно держаться друг за друга и жить общиной? Когда по отдельности не выжить, потому что война, катаклизмы, голод.
Я расскажу о ситуациях, которые нужно будет проанализировать. Когда мы рассматриваем случай, он как бы принадлежит одному человеку, мы его называем идентифицированным пациентом, а рассматриваем всю семейную систему. Попробуем разобраться, что может быть не так с этими конкретными людьми в этих случаях и что им можно будет сделать. И для этого нам понадобятся знания о правилах, границах, семейных мифах и ценностях, стабилизаторах системы.
Например, может быть такое семейное правило: «Не брать кредиты». Нужно накопить, а потом купить вещь, а иначе это всё долги.
Или есть семьи, в которых работает правило: «Самым неудачливым членам своей семьи надо помочь». Если кто-то беднее, надо помогать деньгами, если кому-то в семье негде жить, то надо к себе пустить.
В семье с таким правилом одни родственники могут паразитировать на других. Есть такое семейное правило – помогать неудачникам. А если бы не было такого правила, то никто и не был бы неудачником, потому что в этом бы не было бы никакого смысла.
Бывают абсолютно разные ситуации, бывают абсолютно разные правила. Бывают функциональные правила и нефункциональные правила. Психология не говорит, что такое хорошо и что такое плохо – она описывает то, что есть, и даёт возможность выбирать то, что хочется.
Ещё в семейной системе есть стереотипы взаимодействия. Абсолютно сногсшибательная штука: все что происходит в семье, является поведением, которое что-то обозначает. Молчать, говорить, хлопнуть дверью, пустить кота – это всё поведение. Из привычных шаблонов поведения складываются стереотипы взаимодействия. Каждая семья пронизана посланиями друг другу даже тогда, когда они не выражаются вербально.
Муж припозднился, жена открыла дверь, развернулась, молча ушла в комнату – это послание. Отец пришёл пьяненький с работы, сказал «Всем привет», старший сын остался делать уроки за своим столом – это послание. Любое поведение, которое наблюдается в семейной системе и работает на одно и то же – это стереотипы взаимодействия, которые помогают сохранить гомеостаз. Это может выглядеть совершенно нелогично.
Даже домашние животные могут в этом участвовать своими способами. Недавно мы разбирали такую систему: мы говорили об алкоголизме мужа и смотрели, как вся семья поддерживает этот алкоголизм, хотя каждый «участник» думает, что на самом деле это не так.
Приходит муж домой пьяный, жена говорит: «Ах ты мерзавец, всю кровь мне выпил! Лучшие годы жизни тебе отдала!». Муж думает: «Хмм, жене я не нужен, пойду к старшему сыну, который сидит за компьютером». Сын его игнорирует. Мужчина думает: «Ну младший-то меня любит!». Подходит к младшему, допустим ему два-три года, он действительно любит папу, но он член семейной системы и будет делать то, что нужно. Как он себя ведет? Например, плачет, спрашивает «Где мама?», или говорит: «Фу, папа, от тебя плохо пахнет». Или, например, он радуется тому, что папа пришел, принес ему игрушку, но чётко знает, что за эту игрушку папе потом влетит, потому что из-за этого он не купил молока.
Другая история про мужа и жену. Когда муж приходит трезвый, жена на него ругается, пилит, потому что с пьяным разговаривать бесполезно. В её семейной системе есть такое правило: «Чтобы с пьяным мужчиной ничего не случилось на улице, он должен прийти домой, его нужно уложить и сделать всё, чтобы он остался на месте». Когда он приходит пьяный, она с ним ласково разговаривает, она его кормит, она с ним нежная, милая, пушистая. Он будет пить? Постоянно!
Неконгруэнтные послания, неконгруэнтные стереотипы взаимодействия – это когда одновременно даётся два разнонаправленных послания, и тогда каждая реакция будет ошибочной и повышать тревогу.
Долгое время психиатры считали, что шизофрениками становятся в определенных семьях, что это особенности воспитания. Сейчас так уже не думают, но частично подобные взгляды сохраняются. В психологической литературе описывается следующий классический случай. К больному шизофренией десятилетнему мальчику приходит его мама, садится на лавочку. Он подходит к ней, присаживается поближе, а она в ответ ежится. Он отодвигается, среагировав на это послание. Мама спрашивает: «Ты чего отодвинулся? Ты совсем не рад меня видеть?». Так выглядит ее двойное послание: «Держись от меня подальше/не смей отдаляться».
Такие послания могут выглядеть и звучать по-разному. Например, так: «Я хочу, чтобы мои дети стали самостоятельными, но на телефоне пароль ставить нельзя, страницы в соцсетях от меня не закрывать». Или так: «Конечно, я хочу, чтобы ты был самостоятельным, именно поэтому я уже выбрала за тебя университет, потому что там тётя Клава работает». Чувствуете противоречие? Или, как говорила мама одной моей клиентке: «Ты красивая, только спина у тебя жирная, а ноги худые».
Неконгруэнтное послание, двойная ловушка – это когда всё, что бы вы ни делали, будет неправильно: и то встретит осуждение и то. А когда невозможно поступить правильно, что с нами происходит?
Как мы живём с этими внутренними противоречиями? Вообще не понятно, что делать. В этом случае мы ждём хоть одного ясного послания, которого можно услышать и успокоиться наконец. Родительские послания, которые дадут возможность поступить правильно и успокоиться, окажутся прямо таки выбитыми на скрижалях. Хорошие они или плохие, функциональные или нет – но такие послания берут на вооружение, потому что они снимают тревогу.
Стабилизаторы – это то, что держит семейную систему вместе. Бывают функциональные стабилизаторы: общие дела, общее место жительства, общие интересы, темы для разговоров. А бывают стабилизаторы нефункциональные: болезни, скандалы, интриги, триангулированные члены семьи, которых никто не отпустит.
Без чего нет героя? Без трагедии. Нет трагедии – нет героя. Если некого спасать, не будет спасателей, и поэтому в семьях, где мифом является героизм, очень часто случаются странные вещи: непонятные самоубийства, трагичные смерти, специфические выборы профессий (например, священнослужитель или человек, который в Средней Азии занимается благотворительностью).
Например, семейная система, где из предков осталась в живых одна женщина. Она – начальник этого мифа, начальник всей семейной системы. Она бежала из блокадного Ленинграда с двумя младенцами на руках под грохот канонады. Она однозначно герой. Она, правда, ненавидит детей, но это отдельная история. В семье существует правило: «Дети – угроза жизни», потому что без этих двух детей она бы выжила с большей вероятностью. Если в семье существует какой-то миф, он не обязательно должен быть озвучен. Для того, чтобы «поймать» семейный миф, иногда нужно приложить очень много усилий.
Или – «В нашей семье сильные женщины». Для того, чтобы была сильная женщина, нужен кто-то слабый. Силой в семейных системах обладает тот, кто справляется не только со своими проблемами, но и с проблемами других членов системы. Такой сильный человек называется гиперфункциональным.
Если наши женщины гиперфункционалы, им нужны те, кто не может сделать ничего для себя, то есть, гипофункциональные люди. Это тоже может быть частью семейного мифа или стереотипом взаимодействия. Гиперфункционал ослабляет других для того, чтобы быть гиперфункционалом, а гипофункционал требует гиперфункционала. Тот, кто ничего не может, требует того, кто мог бы всё, и наоборот.
Ещё один фактор, который мы будем рассматривать, это семейная история. Семейная история записывается в виде генограммы. Генограмма – это схематично записанная история семьи, в которой отражаются разного рода связи. Девочки рисуются кружочками, мальчики – квадратиками. Семейная история рассказывает нам о том, что мы с большой долей вероятности можем предсказать: и сильные стороны и слабые стороны человека, являющегося продуктом семейной системы.
Например, у нас есть идентифицированный пациент. Сейчас я вам нарисую некую генограмму, а вам нужно будет предсказать, что, исходя из их семейных мифов, семейной истории, правил взаимодействия, с ними с большей вероятностью может быть.
Итак, у нас есть двадцатисемилетний молодой человек, братьев и сестер у него нет. У него есть мама и папа. Папе шестьдесят лет, а маме – шестьдесят три. У них есть собственные родители. В живых осталась бабушка по отцовской линии. Умершие члены семейной системы обозначаются на генограмме крестиками.
Нам нужно предсказать, что с этим двадцатисемилетним мужчиной может быть: кто он, с чем он пришёл на консультацию психолога, обратился за помощью.
Дедушки по мужской и женской линии погибли на войне. Бабушку по женской линии погубила болезнь сердца. Вторая бабушка жива и у нее – допустим – болят суставы. Живая бабушка у нас педагог, а умершая бабушка была домохозяйкой.
Какая дочь могла получиться у сердечницы-домохозяйки с потерянным мужем? Она получилась слабой женщиной, жертвой, потому что ей не у кого было научиться силе. Научилась болеть, ухаживать за домом, страдать по потерянной любви, приносить маме корвалол. Такие правила ей передали, такому научили. У мамы есть старший брат. Он жив, и он функциональный, сильный. Работает в колхозе: комбайнёры взяли в своё сообщество.
Он умеет выстраивать агрессивные семейные отношения: это то, чему его научила его родительская семья. Он не мог ориентироваться ни на бабушку ни на дедушку, потому что оба деда погибли на войне, и у него не было других моделей. У него есть только одна модель отношений, в которых он агрессивен.
У него контразивисимость от алкоголя. Контрзависимость – это такая же зависимость, только с другой стороны. Вместо того, чтобы развивать алкоголизм, он развивает полное неприятие алкоголя.
Идентифицированный пациент – молодая 30-летняя женщина, младшая и самая красивая среди своих многочисленных сестер по отцовской линии. У нее большая семья: у ее папы много жен. Эта самая младшая и самая красивая из своей семьи девушка разбивает сердца мужикам. Причём именно так она об этом и говорит: «Я завожу отношения, они в меня влюбляются. Я ухожу, они остаются с разбитым сердцем». При этом она вот уже пятнадцать лет безответно любит пожилого мужчину с пороком сердца. Почему так происходит?
Отец этой девушки абсолютно здоров, живет с очередной женой, от которой у него нет детей. Абсолютно здоровый.
Есть один отец, схематически в генограмме. Есть множество женщин, от которых у этого мужчины есть дочери. Их действительно много. Каждой из своих женщин он разбил сердце, кроме последней, с которой живёт. Но она вроде тоже не очень довольна тем, что происходит.
Самая красивая из этих девочек – наша идентифицированная пациентка – по большому счёту оказывается в роли мстительницы за весь женский обиженный род. У неё есть семейное послание, некий стереотип взаимодействия. Ей с детства говорят, что она – самая красивая, что от мужиков у нее отбоя не будет. «Ты смотри, не позволяй им сделать то, что он сделал с нами! Не попадай на таких мужиков и вообще отомсти за нас». Ей это говорят на каждом юбилее.
Считается, что девушки выбирают мужчин, похожих на отца. А ей родные говорят: «Ты смотри, не выбирай такого мужика как отец, делай вообще по-другому». У девушки есть функция, миссия: она должна мстить за своих женщин в семье тем, что разбивает мужчинам сердца…
Почему она безответно любит мужчину с больным сердцем? Это безопасная для нее ситуация: любить человека со сломанным, «разбитым» сердцем – значит не быть по отношению к нему носительницей сценария.
Этот пожилой мужчина хорошо к ней относится, но не любит. Говорит: «Дура, тебе замуж пора!». А она не может уйти, потому что со всеми потенциальными партнёрами «включает» сценарий, родительские послания. Семья у нее, конечно, слитая.
Как сломать этот сценарий? Мне нравится идея о том, что она может немножко дистанцироваться от этой семейной системы, перестать сливаться с ней. Тогда у нее появится возможность выработать собственные правила о том, как стоит обращаться с мужчинами, а как не стоит. Подумать, чего она от них хочет.
И посмотреть на семейную систему немного со стороны, попробовать как-то по-другому к ней относиться. Например, решить, что двое из прошлых женщин отца сами виноваты, или что её матери лучше без отца. Ей нужно побыть в стадии монады. Пока же у нее есть только семейный миф : «Мы, женщины, несправедливо обижены, а у тебя больше всего потенциальных возможностей…»
Тридцатилетние мужчина и женщина, у которых разлад. Они не состоят в браке, но живут вместе около десяти лет. Внезапно он начинает хотеть развиваться, общаться, жаждет новых знакомств, мечтает переехать. А она так же резко чувствует желание быть дома, не хочет переезжать, её пугают его друзья, у неё депрессия по этому поводу. Зацикливается на семье, на доме, говорит, что пора наконец пожениться.
Почему это происходит? Что-то случилось в их семейной системе, что изменило паттерны поведения. У парня не так давно умер отец. Тот был свободным человеком, путешественником, не обремененным обязательствами. С этого момента у мужчины и женщины и начались трудности.
Они жили в достаточно свободных отношениях, и обоих это устраивало, пока не наступил кризис, пока не умер один из членов семьи. Когда умирает кто-то из близких, правила, которые он транслировал, как бы становятся правдой, заповедями, высеченными на скрижалях. Этим ему отдают дань уважения, это как последняя воля.
Заповеди отца в нашей истории – это свобода, путешествия и отсутствие обязательств. В детстве они с отцом жили отдельно, мужчина нашёл своего папу, уже будучи взрослым человеком. То есть, они в зрелом возрасте воссоединились, у них были хорошие отношения примерно последние десять лет.
Итак, мужчина начинает отдаляться от женщины в нашей истории, потому что есть правила, по которым жил папа. У женщины же есть чёткое семейное правило: во время катастрофы семья должна сплотиться, реакцией на катастрофу в семье должно быть слияние, потому что катастрофу можно пережить только вместе. И у них в итоге оказываются абсолютно разные паттерны поведения в этой ситуации.
После катастрофы она «говорит» примерно так: «Давай жениться, твой папа бы этого хотел. Жаль, что он не понянчил наших детей» Она хочет слиться, хочет стать ближе, потому что таков её паттерн поведения. Партнер же «говорит»: «Эй, а папа-то был ничего так мужик! Хочу быть как папа!»
У женщины в этой истории нет семейной идеи, что, если от неё отдаляется мужчина, то с ней что-то не так. Нам важна её реакция на катастрофу: для героини слиться с партнером, приблизиться к нему – это возможность пережить горе, которое постигло их семью. Ведь его отец для нее тоже близкий человек. Что же делать?
Если в прошлой истории мы говорили о том, что девушке надо вернуться в состояние монады, то в этой истории партнерам нужно осознанно вернуться в диаду и осознать, что они столкнулись с противоречащими правилами. Они носители разных идей, и об этом можно разговаривать.
Примечательно, что чем менее осознанно мужчина будет себя вести, тем более детально будет повторять поведение отца. Если он осознает, почему поступает так или иначе, делает, у него будет меньше потребность подражать отцу. А значит, шанс прийти к согласию с женщиной будет выше.
Принципиально важный момент: он не лечится, хотя сейчас есть лекарства, полностью избавляющие от этой болезни. На родину герой истории не вернулся, собирается умирать в другом городе.
Его родители в браке, не в разводе. Отцу сорок восемь, а матери – сорок пять. У мамы с папой хорошие отношения. При этом про папу в этой семье говорят, что он спокойный. Что это значит? Невключённый, безучастный. Папа много работает, всё остальное делает мама. Маму можно назвать гиперфункционалом. Младшая сестра – тоже гиперфункционал. А если она гиперфункционал, то в этой горизонтальной коалиции на генограмме парень будет гипофункционалом.
Что случилось бы, если бы он вернулся домой? Его бы включили в семейную систему и спасли. Но если он спасён, то он не представляет такого интереса для своих гиперфункциональных матери и сестры. Гиперфункционалам нужен умирающий, а не спасенный.
Я бы сказала, что в семейной системе он реализует своё единственное право – умереть. Как гипофункционалу, родители и сестра не дают ему возможности заботиться о себе самостоятельно или быть успешным в том, чтобы жить отдельно.
И для меня здесь право умереть выглядит ресурсной попыткой восстановить свою функциональность, потому что он берет это право. Он говорит «Я не буду лечиться, и это моё право: жить, если я хочу, и умереть, если я хочу». Я воспринимаю это как попытку иметь хоть какие-то права.
А вот теперь смотрите. Вся жизнь молодого человека строилась на том, что с ним что-то делали. Сейчас он провоцирует ситуацию, в которой бы члены его семьи приехали и что-то с ним опять сделали: тряханули, переубедили, организовали группу поддержки…
Но гипофункционал становится гиперфункционалом только тогда, когда рядом нет другого гиперфункционала. Тогда он начинает дейстовать.
Ему сейчас тридцать три года, у него жена и двое детей. И всё у него хорошо. Сейчас он принял на себя функцию человека, который сам справляется со своими трудностями, не нуждается в том, чтобы другие решали проблемы за него и чтобы он решал проблемы за других. А если бы они приехали, вытащили бы его, через год бы он организовал себе ровно такую же ситуацию с чем-нибудь еще. Есть же много всего: кирпич на голову может упасть…
Для анализа ситуации нужно обнаружить то, что является причиной сложившейся ситуации в этой семейной системе, и найти объект приложения сил. Стоит задать себе вопрос «Зачем?», а не «Почему?» Например: «Зачем он заболел гепатитом? Потому что его выгнали из семьи в другой город, и ему необходимо было снова привлечь внимание, оказаться внутри этой семейной системы».
Так работает семейная система. Когда был смысл в симптоме – симптом был, когда смысла не стало – симптом исчез.