что такое салик у астафьева
Урок «Ангелы-хранители в рассказе В.П.Астафьева «Ангел-хранитель»
Таймырское муниципальное казённое общеобразовательное учреждение
«Дудинская средняя образовательная школа №7»
Открытый урок по литературе в 6 «А» классе
по литературе на тему :
«Ангелы – хранители в рассказе В.П.Астафьева
провела учитель русского языка
Козицына Татьяна Петровна.
Конспект урока по рассказу В.П.Астафьева «Ангел-хранитель».
Тема урока: »Ангелы- хранители в рассказе В.П.Астафьева «Ангел-хранитель».
Тип урока: обобщение и систематизация знаний.
Форма урока: урок – размышление.
Совершенствовать навыки работы с текстом
Развитие навыков устной и письменной речи
Развитие логического мышления на основе сравнительного анализа
Развитие способности четко формулировать свои мысли
Способствовать процессу духовного развития
Формирование устойчивых ценностных ориентиров
Воспитание любви к родному краю
Формируемые умения, навыки, знания:
1.Умение определять собственное отношение к проблеме, аргументировать свою точку зрения
2.Умение делать выводы
3.Развитие мотивации к анализу чужих поступков и самоанализу
5.Развивать мировоззренческую позицию
6.Развивать логическое мышление
Оборудование: слайды, проектор, компьютер
Оформление доски: запись темы урока
Оргмомент. Слово учителя.
В далеком 1924 году на берегу Енисея в селе Овсянка родился В.П.Астафьев. В 1930-1933 годы, суровые, голодные годы, Астафьеву было всего лишь 6 и 9 лет соответственно.
Слово учителя. Мотивация к разговору.
Всего два раза звучит словосочетание «ангел – хранитель», «ангел – спаситель» в отношении Шарика, но ведь название рассказа содержит глубокий философский, жизненный подтекст.
Вначале дадим определение: »Кто такие ангелы – хранители?»
Дается индивидуальное задание: по словарю найти значение слова «ангел».
Словарь Ожегова: «Ангел – хранитель – оберегающий человека ангел, вообще тот, кто оберегает, защищает».
Словарь Даля: »Это ангел, приставленный Господом к человеку для охраны его».
Задание получает весь класс. Задание проводится на знание текста.
Распределите цепочку событий по порядку.
Продажа серег – покупка продуктов.
Воспоминания о смерти матери.
Витя ослабел от голода.
Кеша с пайкой чуть не утонул.
«Черненький, мохнатый комочек».
Кольча вернулся с заработка.
Шарика искусали сельские собаки.
«Охотничьи страсти» Шарика.
Затяжная борьба между бабушкой и Шариком.
Щенка кормят молоком.
Каравай с «начинкой»
Дедушка заработал деньги.
1.Наступил голодный 33 год в сибирской деревне.
2.Витя ослабел от голода.
3.Воспоминания о смерти матери.
4.Продажа серег – покупка продуктов.
5.Дедушка заработал деньги.
6.Каравай с начинкой.
7.»Черненький мохнатый комочек».
8.Щенка кормят молоком.
9.Кольча вернулся с заработка.
10.Кеша с пайкой чуть не утонул
12.Затяжная борьба между бабушкой и Шариком.
13.Шарика искусали сельские собаки.
14.»Охотничьи страсти» Шарика.
1.Назовите ключевые эпизоды рассказа, вокруг которых развиваются события.
1.Голод в деревне, голодный год в сибирской деревне.
2.»Черненький лохматый комочек», бабушка принесла щенка.
3.С приходом весны «легче сделалось жить»:
Задание всему классу:
В рассказе повествуется о том, как члены большой семьи боролись с голодом. Чтобы выжить, что они делали? Запишите ответы тезисно.
1.Кольча – младший сдает в «торгсин» сережки матери Вити.
2.Кольча нанимается на молотьбу в верхонские села.
3.Дедушка пилит дрова в сельсовете.
4.Бабушка променяла на хлеб хранимую для смертного часа одежду.
5.Алешка ушел к матери на Усть – Ману, где Августа возле себя сможет его прокормить.
А теперь сравним ваши записи с теми, которые есть на таблице.
Вывод, какой напрашивается вывод?
Вывод: все члены семьи боролись с голодом, но все надежды, как пишет Астафьев, были на бабушку.
Задание классу: выборочно прочитайте, как описывает поведение, жесты, потаенные мысли членов семьи относительно бабушки.
«Мужики слушали бабушку и понимали, что с нею не пропадем, лишь бы не сдала она, не свалилась».
«Но в нашей семье не принято было обсуждать бабушкины действия…»
Всем ходом повествования Астафьев приводит нас к мысли, что спасение человека в единстве, в дружной семье, доброте. Борьба с голодом объединила всех членов семьи.
Кто помог нашим героям оттаять душой?
Ответы: Спасенный щенок.
Бабушка принесла домой щенка, он помогал им на время забывать о голоде.
Рассматриваем слайд, на котором изображен спасенный бабушкой щенок.
Давайте вспомним историю появления щенка в доме.
Эта сцена инсценируется учащимися.
1 вариант: поведение бабушки
2 вариант : поведение дедушки
3 вариант: поведение Вити
Ответы учащихся будут такими:
Учитель ставит проблему:
Почему бабушка поступила так, принеся щенка домой, ведь в доме и так было голодно?
Она мудрая, добрая, у нее щедрая душа, доброе сердце.
Ее обманули на рынке с хлебом, ей самой хотелось найти утешение в чем- то, вот она и приютила щенка.
А как сама бабушка объясняет свой поступок?
Ответы ученики находят в тексте.
«И человека, и животину жалеть надо, батюшко, потому что у животной тоже душа есть. Памятливая душа. Добро животная пуще человека помнит. Мы вот Шарика отогрели, покормили. Множко ли ему надо – то? А в доме сразу легче сделалось»,
Вывод: бабушка проявила сострадание к животному, преподнесла урок доброты. Это Виктор Петрович Астафьев ценил всю свою жизнь.
В самом начале урока я предлагала вам поразмыслить над словами бабушки: »Вот он, Шарик-то! Знамение мне вышло, в образе его ангел-спаситель явился…!»
Щенок словно дар Божий. Бог его как бы послал, чтобы посмотреть, что сделают люди: пожалеют или останутся безучастны к беспомощному созданию. Герои пожалели щенка, поделились скудной пищей, и он словно спас семью. Дела наладились, все выжили, пережили голодную зиму вместе с Шариком. Добро по отношению к щенку породило добро.
Индивидуальное задание: в словаре символов посмотреть, выписать, сообщить, что значит собака в жизни человека.
Сообщение: Мы знаем, что собака является олицетворением преданности и верности. Шарик следовал за бабушкой повсюду.
В словаре символов отмечено, что значение образа собаки определяется его функцией помощника пастухов. Собаки охраняют и направляют стадо. Шарик выполняет эту функцию: он заставляет и бабушку, и мальчика быть сильными. Действия собаки способствовали поддержанию доброго духа в семье.
Подводим итог разговору:
В рассказе ангелом – хранителем назван Шарик. Так его нарекла бабушка. Он принес в дом доброту. Он способствовал тому, что в людях проявились хорошие качества, лишь на время спрятавшиеся в глубинах человеческой души. Больше всего эти качества оказались присущи бабушке.
Д
авайте посмотрим на слайд, на котором изображена бабушка В.П.Астафьева.
Вспомните, какова была роль бабушки, что семья не распалась, выжила, не озлобилась?
В качестве домашнего задания ребята получили задание написать сочинение о том, какова роль бабушки в рассказе и в жизни каждого из них. Сочинения зачитываются.
А какую роль в жизни В.П.Астафьева сыграла его бабушка?
Виктор Петрович увековечил имя бабушки в рассказе. Он захотел повиниться перед нею, отблагодарить за любовь, заботу.
В чем заключается идея рассказа?
Ответ: идея рассказа заключается в том, чтобы поклониться бабушке за все.
Что пишет по этому поводу сам писатель?
Ч
итаем слова, записанные на слайде.
Идея рассказа созвучна и со словами, сказанными В.Солоухиным.
«Детство, как почва, в которую падают семена. Они крохотные, их не видно, но они есть. Потом они начинают прорастать. Биография человеческой души, человеческого сердца – это прорастание семян.
Давайте подумаем над сказанным.
О каких семенах идет речь?
Контроль знаний. Проводится тест.
Тест по произведению «Ангел – хранитель».
2.О каком периоде в жизни деревни рассказывает В.П.Астафьев?
3.О ком из героев автор пишет так :»Счастьем бы она посчитала, если б не дожила до этих дней, не видела бы такого жульничества»?
4.К какому художественному средству относится выражение «ангел-хранитель»?
5.Что обозначает слово «мякина»?
2) остатки колосьев, стеблей после молотьбы
2) полоса препятствий
3) приспособление на сеялке
7.Как называется такое высказывание бабушки: «Носи платье, не складывай, терпи горе, не сказывай»?
В качестве домашнего задания : написать сочинение- рассказ о случае из жизни, имеющем нравственный смысл «Добро вознаграждается».
Что такое салик у астафьева
(Повесть в рассказах)
Далекая и близкая сказка
На задворках нашего села среди травянистой поляны стояло на сваях длинное бревенчатое помещение с подшивом из досок. Оно называлось «мангазина», к которой примыкала также завозня, – сюда крестьяне нашего села свозили артельный инвентарь и семена, называлось это «обшэственным фондом». Если сгорит дом, если сгорит даже все село, семена будут целы и, значит, люди будут жить, потому что, покудова есть семена, есть пашня, в которую можно бросить их и вырастить хлеб, он крестьянин, хозяин, а не нищеброд.
Поодаль от завозни – караулка. Прижалась она под каменной осыпью, в заветрии и вечной тени. Над караулкой, высоко на увале, росли лиственницы и сосны. Сзади нее выкуривался из камней синим дымком ключ. Он растекался по подножию увала, обозначая себя густой осокой и цветами таволги в летнюю пору, зимой – тихим парком из-под снега и куржаком по наползавшим с увалов кустарникам.
В караулке было два окна: одно подле двери и одно сбоку в сторону села. То окно, что к селу, затянуло расплодившимися от ключа черемушником, жалицей, хмелем и разной дурниной. Крыши у караулки не было. Хмель запеленал ее так, что напоминала она одноглазую косматую голову. Из хмеля торчало трубой опрокинутое ведро, дверь открывалась сразу же на улицу и стряхивала капли дождя, шишки хмеля, ягоды черемухи, снег и сосульки в зависимости от времени года и погоды.
Жил в караулке Вася-поляк. Роста он был небольшого, хром на одну ногу, и у него были очки. Единственный человек в селе, у которого были очки. Они вызывали пугливую учтивость не только у нас, ребятишек, но и у взрослых.
Жил Вася тихо-мирно, зла никому не причинял, но редко кто заходил к нему. Лишь самые отчаянные ребятишки украдкой заглядывали в окно караулки и никого не могли разглядеть, но пугались все же чего-то и с воплями убегали прочь.
У завозни же ребятишки толкались с ранней весны и до осени: играли в прятки, заползали на брюхе под бревенчатый въезд к воротам завозни либо хоронились под высоким полом за сваями, и еще в сусеках прятались; рубились в бабки, в чику. Тес подшива был избит панками – битами, налитыми свинцом. При ударах, гулко отдававшихся под сводами завозни, внутри нее вспыхивал воробьиный переполох.
Здесь, возле завозни, я был приобщен к труду – крутил по очереди с ребятишками веялку и здесь же в первый раз в жизни услышал музыку – скрипку…
На скрипке редко, очень, правда, редко, играл Вася-поляк, тот загадочный, не из мира сего человек, который обязательно приходит в жизнь каждого парнишки, каждой девчонки и остается в памяти навсегда. Такому таинственному человеку вроде и полагалось жить в избушке на курьих ножках, в морхлом месте, под увалом, и чтобы огонек в ней едва теплился, и чтобы над трубою ночами по-пьяному хохотал филин, и чтобы за избушкой дымился ключ. и чтобы никто-никто не знал, что делается в избушке и о чем думает хозяин.
Помню, пришел Вася однажды к бабушке и что-то спросил у нос. Бабушка посадила Васю пить чай, принесла сухой травы и стала заваривать ее в чугунке. Она жалостно поглядывала на Васю и протяжно вздыхала.
Вася пил чай не по-нашему, не вприкуску и не из блюдца, прямо из стакана пил, чайную ложку выкладывал на блюдце и не ронял ее на пол. Очки его грозно посверкивали, стриженая голова казалась маленькой, с брюковку. По черной бороде полоснуло сединой. И весь он будто присолен, и крупная соль иссушила его.
Ел Вася стеснительно, выпил лишь один стакан чаю и, сколько бабушка его ни уговаривала, есть больше ничего не стал, церемонно откланялся и унес в одной руке глиняную кринку с наваром из травы, в другой – черемуховую палку.
– Господи, Господи! – вздохнула бабушка, прикрывая за Васей дверь. – Доля ты тяжкая… Слепнет человек.
Вечером я услышал Васину скрипку.
Была ранняя осень. Ворота завозни распахнугы настежь. В них гулял сквозняк, шевелил стружки в отремонтированных для зерна сусеках. Запахом прогорклого, затхлого зерна тянуло в ворота. Стайка ребятишек, не взятых на пашню из-за малолетства, играла в сыщиков-разбойников. Игра шла вяло и вскоре совсем затухла. Осенью, не то что весной, как-то плохо играется. Один по одному разбрелись ребятишки по домам, а я растянулся на прогретом бревенчатом въезде и стал выдергивать проросшие в щелях зерна. Ждал, когда загремят телеги на увале, чтобы перехватить наших с пашни, прокатиться домой, а там, глядишь, коня сводить на водопой дадут.
За Енисеем, за Караульным быком, затемнело. В распадке речки Караулки, просыпаясь, мигнула раз-другой крупная звезда и стала светиться. Была она похожа на шишку репья. За увалами, над вершинами гор, упрямо, не по-осеннему тлела полоска зари. Но вот на нее скоротечно наплыла темнота. Зарю притворило, будто светящееся окно ставнями. До утра.
Сделалось тихо и одиноко. Караулки не видно. Она скрывалась в тени горы, сливалась с темнотою, и только зажелтевшие листья чуть отсвечивали под горой, в углублении, вымытом ключом. Из-за тени начали выкруживать летучие мыши, попискивать надо мною, залетать в распахнутые ворота завозни, мух там и ночных бабочек ловить, не иначе.
Я боялся громко дышать, втиснулся в зауголок завозни. По увалу, над Васиной избушкой, загрохотали телеги, застучали копыта: люди возвращались с полей, с заимок, с работы, но я так и не решился отклеиться от шершавых бревен, так и не мог одолеть накатившего на меня парализующего страха. На селе засветились окна. К Енисею потянулись дымы из труб. В зарослях Фокинской речки кто-то искал корову и то звал ее ласковым голосом, то ругал последними словами.
В небо, рядом с той звездой, что все еще одиноко светилась над Караульной речкой, кто-то зашвырнул огрызок луны, и она, словно обкусанная половина яблока, никуда не катилась, бескорая, сиротская, зябко стекленела, и от нее стекленело все вокруг. Он завозни упала тень на всю поляну, и от меня тоже упала тень, узкая и носатая.
За Фокинской речкой – рукой подать – забелели кресты на кладбище, скрипнуло что-то в завозне – холод пополз под рубаху, по спине, под кожу. к сердцу. Я уже оперся руками о бревна, чтобы разом оттолкнуться, полететь до самых ворот и забренчать щеколдой так, что проснутся на селе все собаки.
Но из-под увала, из сплетений хмеля и черемух, из глубокого нутра земли возникла музыка и пригвоздила меня к стене.
Сделалось еще страшнее: слева кладбище, спереди увал с избушкой, справа жуткое займище за селом, где валяется много белых костей и где давно еще, бабушка говорила, задавился человек, сзади темная завозня, за нею село, огороды, охваченные чертополохом, издали похожим на черные клубы дыма.
Один я, один, кругом жуть такая, и еще музыка – скрипка. Совсем-совсем одинокая скрипка. И не грозится она вовсе. Жалуется. И совсем ничего нет жуткого. И бояться нечего. Дурак-дурачок! Разве музыки можно бояться? Дурак-дурачок, не слушал никогда один-то, вот и…
Музыка льется тише, прозрачней, слышу я, и у меня отпускает сердце. И не музыка это, а ключ течет из-под горы. Кто-то припал к воде губами, пьет, пьет и не может напиться – так иссохло у него во рту и внутри.
Видится почему-то тихий в ночи Енисей, на нем плот с огоньком. С плота кричит неведомый человек: «Какая деревня-а-а?» – Зачем? Куда он плывет? И еще обоз на Енисее видится, длинный, скрипучий. Он тоже уходит куда-то. Сбоку обоза бегут собаки. Кони идут медленно, дремотно. И еще видится толпа на берегу Енисея, мокрое что-то, замытое тиной, деревенский люд по всему берегу, бабушка, на голове волосья рвущая.
Музыка эта сказывает о печальном, о болезни вот о моей говорит, как я целое лето малярией болел, как мне было страшно, когда я перестал слышать и думал, что навсегда буду глухим, вроде Алешки, двоюродного моего брата, и как являлась ко мне в лихорадочном сне мама, прикладывала холодную руку с синими ногтями ко лбу. Я кричал и не слышал своего крика.
Что такое салик у астафьева
Виктор Петрович Астафьев
На крутом лобастом мысу, будто вытряхнутые из кузова, рассыпались десятка два изб, крытых колотым тесом и еловым корьем, — это кержацкое село Вырубы.
Приходили сюда люди, крадучись, один по одному, и избы ставили на скорую руку, стараясь влезть в них до стужи. Потом уж достраивались, вкапывались глубже, отгораживались высокими крепкими заплотами. И можно было в Вырубах увидеть раскоряченные, невзрачные избы за крашеными резными воротами, за тесаными заборами в ухоженных дворах. Впрочем, у иных хозяев эта наспех поставленная первая изба, первый приют поборников «древлеотеческих устоев», сбежавших от утеснений «нечистых» нововерцев, становилась потом зимовьем, иначе говоря, флигелем.
Мыс, на котором приютилась деревушка, был накрепко отгорожен от мира горными хребтами и урманом — тайгой. Лишь изредка по реке Онье мимо деревни проносились на плотах верховские жители, лихорадочно работая скрипучими потесями. Там, в верховьях, по соседству с кочевниками-скотоводами, в засушливых степях мыкали горе русские переселенцы — это они на сплав уходили и гоняли плоты по бешеной Онье, мимо упрятавшихся в горах раскольничьих скитов и сел, очень похожих на Вырубы, угрюмых, потаенных. Уже давным-давно нет в живых того, кто первым пришел на мыс, огляделся, настороженно прицеливаясь: горы сзади, горы спереди, горы справа, горы слева, и среди них с пеной на губах мчится, бушует Онья. Тесно Онье в скалах, жестко на камнях, невесело в ущельях. Только прибежит к плесу, успокоится немного, вздремнет, и опять впереди порог, шивера или перекат. Опять дерись, пробивай дорогу и смотри, как весело, буйно играют в струях таймени да хариусы.
Возле самого мыса, по ту сторону реки, в воде клыкастые каменья, и всю-то летнюю пору деревня наполнена шумом, будто никогда не затихают здесь ветра и шевелят, волнуют тайгу. И зимою возле вырубских шивер долго чернеют полыньи, и почти до рождества слышен все затухающий шум. Ни по реке, ни по горам не пробраться к Вырубам — сгинешь. Знал тот неизвестный кержак, который свалил здесь первую лиственницу на избушку, как и где прятаться от мира.
Очень опасным, труднопроходимым считался у плотогонов Вырубский шивер. Не зевай возле него. Здесь река почти внаклон, все сваливает к левому берегу. Не остерегись — и на ребро поставит плот, расщепает на каменьях, изорвет в клочья. Так и случилось однажды — руки плотогонов оказались слабее реки, затащило на камни плот, крякнул он, захрустел скрепами и рассыпался.
Слабо, без всякой надежды кричали артельщики о помощи, Они знали, что никто из кержаков и не подумает кинуться в лодку спасать их. Нет резона спасать тех, от кого надежно спрятались. Зачем в селе чужие? Раздор от них, порча.
И надо же было так случиться, что малый парнишка с плота со страха уцепился за бревно, да так крепко, что ногти его впились в древесину. Бревно ударило о скалу, раздавило малому руку, но он все равно не отпустился.
Его покружило, покружило и кинуло на берег, к деревне.
Сбежался народ. Но сколько ни тормошили докучливые бабы мальчонку, сколько ни расспрашивали его намеками, знаками, кто, мол, он, откуда, ничего добиться не могли. Парнишка с испуга лишился языка, смотрел на всех немигающими, подавшимися из орбит глазами и тряс Головой.
— Свихнулся! — заключил сапожник Троха, и матери начали прогонять с берега ребятишек, боясь, как бы «тронутый» не покусал их.
Мужики стали держать совет: как быть с парнишкой?
Долго шумели, спорили и всем миром порешили: дурачка убрать.
Суеверие да «древлеотеческие устои» не знают жалости, И это суеверие подсказало людям, что мальчишку прибило к берегу не зря, что есть в этом дурное знамение и что не оберешься напастей, если оставишь его в деревне. Неспроста же получилось так, что все взрослые плотогоны в воду канули, а малый, почти бессильный человечишка уцелел. Убрать! У малого башка трясется и глаз дурной — светлый, водянистый и не моргает. Такой глаз не только корову, но и бабу в тягости изведет. Да и мало ли что еще может быть! Чужие нагрянут, табашника — исправника — приведут, тот учинит допросы, как да что, и откупись от него попробуй. Нет уж, лучше от мира подальше, грехов поменьше.
Берег быстро опустел. Подгоняя, как телят, любопытных ребятишек, бабыстароверки разбежались по домам, закрещивая двуперстиями свои следы.
Из тех же бревен, что прибило от разбитого плота к берегу, мужики принялись сколачивать салик. Нет, убивать парнишку они не собирались. Большой то грех! Они посадят его на плотик и оттолкнут. Плыви с богом! А куда, до каких мест доплывешь — это уж их не касается. Бог тебя послал, пусть бог и к месту определит. Захочет — до другой деревни убережет, не захочет — на первом пороге утопит. На то его божья воля.
Мальчик неотрывно смотрел на мужиков, суетливо орудовавших топорами, и пытался что-то понять. Но боль мешала ему это сделать. Он тихонько застонал, пополз с шорохом по камешнику и погрузил изувеченную руку в холодную воду. Мужики нахмурились.
Сапожник Троха высморкался и виновато сказал:
— Перевязать бы ему руку-то.
Никто ничего не ответил, и Троха метнулся домой за тряпицей. Никакой бросовой тряпки не нашлось под руками. Жена Трохи, бедная баба, замученная нуждой, тяжким гнетом да презрением коренных жителей Вырубов — староверов, отпорола кружева от холщового рушника, который берегла еще с девичьих времен, и отдала его мужу со словами:
— Что делают, что делают!
Троха обматывал руку мальчика желтой от времени и табачной пересыпки холстиной. До мужиков доносилось его виноватое бормотанье:
— Будь бы ты кабарга или какая другая зверюшка — добили бы тебя, и не маялся бы. А ты все ж таки человек, и делать этого невозможно, потому, стало быть, мучаешься…
Мальчишка глядел на Троху и тряс головой. По лицу его картечинами катились слезы. Боль давила, мальчишку, Троха осторожно опустил его на каменья.
— Охо-хо-хо, отошел бы вот здеся-ка, схоронили бы мы тебя на мирском кладбище, душа твоя еще невинная, светлая… А то плыть за смертью тебе сызнова…
Мальчик притих, закрыл глаза, и Троха, стараясь не шуметь камешником, отошел от него.
— Может, уснет, сонного и погрузим, ох-хо-хо! — Троха поднял глаза и робко произнес: — Неладно это, братцы…
— Не скули! — буркнул кряжистый мужик, с раздвоенной губой. — Мир постановил.
Троха сник. Против мира не восстанешь. Мир, он — сила. А мужик с заячьей губой осторожно поднял мальчика и понес к плоту. Увидев воду, мальчик дернулся, застонал и забился на чужих, по-деревянному твердых руках.
Трижды затаскивали мальчонку на салик, но он всякий раз соскакивал с него и, захлебываясь слезами, карабкался на яр. Запятнанный кровью рушник развязался, мальчик наступал на него, падал. Кровь на раздавленных пальцах перемешалась с землей и песком. Из грязного комочка на месте пальцев торчали ослепительно белые косточки. Но и они, эти косточки, хватались за крапиву, царапали землю. Троха не выдержал, убежал за баню — от «ужасти», А мужики уже волоком затащили на салик малого человека и придавили коленями к бревнам. Мальчишка барахтался, выскальзывал, как рыбка, кусал трясущиеся руки мужиков. Внезапно он ослабел, завял, но и беспамятство не усмирило его. Мокрое худенькое тело мальчишки все еще содрогалось. Мужикам казалось: часует малая душа, но ловится за жизнь.
— Воды боится, — сказал кто-то сдавленным от страха голосом и совсем уж тихо: — Надо привязать, кабы снова не примчался в деревню.
— Некогда привязывать. Сталкивай, пока он сомлелый.
— Стяжек был, стяжек, — заторопился кто-то, — эх, на суше салил сколотили…
— Поторапливайтесь, божьи люди, пока у ребенка душа с телом не рассталась, — падет грех на ваши головы! — раздался насмешливый густой голос.
Вздрогнули бесстрашные на вид и робкие в душе староверы, будто голос с неба раздался. В суете они не заметили, когда к берегу пристала осиновая долбленка и из нее вышел большой чернобородый охотник Фаефан. По святцам Феофан, но людские языки обкатали это имя, как вода обкатывает острые камни, сделали его более гладким для произношения.