Что такое фем оптика
Феминизм: тренд или новая оптика?
We should all be feminists, мы все должны быть феминистами! Что это — новое правило для каждого или просто надпись на самой модной футболке в мире?
Мир меняется, меняется даже мир fashion, так увлеченный челночным бегом от осенне-зимнего к весенне-летнему. Однажды прочитав «модную» книжку, вполне можно сменить угол зрения на себя и на мир — надолго. Сегодня это стало вполне вероятным благодаря выходу русского перевода «We should all be feminists. Дискуссия о равенстве полов».
Признаем: большинство из нас впервые услышало главный лозунг феминизма два года назад, на памятном показе Dior. Только что назначенная креативным директором легендарного Дома, первая женщина на этой должности Мария Грация Кьюри заявила тогда о себе яростным контрастом черного и белого, шифона и корсетов, сдержанности и секса. Брендированные лямочки мгновенно стали трендом, как и простые футболки с важными словами. Вопросов об источнике вдохновения не было: идеей коллекции стало название одной из самых важных книг о современном феминизме.
Смотреть пост
Книгу написала нигерийская писательница Чимаманды Нгози Адичи, правозащитница и икона сегодняшнего феминистского дискурса. Всего 80 страниц личных историй, рассказанных живо и ярко, определяют понятие феминизма XXI века — и описывают нашу жизнь. Начальник назвал милашкой, все спрашивают, когда замуж, дом и быт целиком на женщине — знакомо, знакомо, знакомо!
Равенство полов в современном мире — есть ли оно? Кажется, что-то начало меняться. По уверению одной из спикеров, по сравнению со многими странами «мы еще ничего!» Девушки обсудили недочеты в российском законодательстве, неприемлемые моменты на работе — но и то, что фразу «бьет значит любит» уже давно не слышно. Феминистская оптика жизни понемногу становится нормой, и это несомненное достижение фем сообщества.
Вспомнили и важные для книги Адичи майки Dior. Анна Монгайт, журналист: «Это мода, а модное два раза не носят. Поэтому футболки с лозунгами имеют временный эффект, сегодня купили-завтра забыли. Но все равно они рекламируют феминизм в поп-контексте. Любая реклама идет на пользу феминистическим идеям». Активистка РФО «ОНА» Кира Соловьёва дополнила: «Не забывайте, что модную индустрию обслуживают фабрики, на которых жестко эксплуатируется женский труд, так что во многом это лицемерие».
Мода и феминизм — непримиримы? Мария Грация Кьюри доказала, что шаги навстречу возможны, а участницы и гости public-talk в «Республике» выглядят ярко и интересно. Мы думаем, что обе сферы несомненно являются частью нашей жизни — и нужно научиться слышать друг друга.
Хотите быть в курсе самых свежих публикаций?
Подписывайтесь на наш Telegram-канал
Сказ про фем-оптику
Ответ про фем-оптику для телеграм-канала оказался таким всеобъемлющим и важным для меня самой, что я решила его притащить в блог.
Лена, привет! Почти прочитала рекомендованную тобой книгу «Женщины. Разговор не о мужчинах». Спасибо большое за рекомендацию. Раньше я вообще была далека от феминизма, только недавно начала находить информацию (или она меня).
У тебя было такое? Как не озлобиться на такую систему? На мужчин. На тех людей, кто не в курсе всего этого и считает это нормой. На самих женщин, которые принимают такие правила (я и сама принимала). Может, негодование — это такой этап, и дальше можно с этим как-то жить? Сейчас пока мне хочется возмущаться, всем рассказать и дать почитать эту книгу.
И как ты лично общаешься с теми, кто считает феминисток неудачницами и теми, кому нечем заняться? С теми, кто как раз объективизирует и считает это нормой? Вступаешь ли в дискуссии, пытаешься ли донести свою точку зрения? Ощущаю, что это бесполезно и приведёт только к разладу с друзьями и близкими.
ОТВЕТ:
Спасибо за вопрос, это для меня животрепещущая тема.
Сейчас трудно поверить — так крепко в моей идентичности прописался феминизм — а ведь я начала погружаться в эту тему меньше двух лет назад.
До этого был у меня перевод выступления Чимаманды Адичи «We should all be feminists» (само выступление 2012 года, мой перевод 2014-го), но в подводке я пишу, что мне никогда не нравилось слово феминизм, а оказывается, это просто о равенстве — как окажется позже, не совсем так.
Все началось всерьез с «Открытого университета», проекта «Бумаги», который теперь называется «Кампус». В феврале 2016 решила сходить на лекцию Юрия Сапрыкина, которого знала по другому «Открытому университету», где был его онлайн-курс про культуру.
Лекция была заявлена вечером выходного дня, и я заглянула в программку. Днем запланировали дискуссию «Возможен ли в России феминизм?». Я не особенно знала, что это такое, поэтому для меня вопрос оказался релевантным: возможен ли он, действительно? И что это вообще такое? Я не знала. Так что пошла послушать.
Дискуссию записывали — и она осталась на ютубе:
Александр Кондаков, заместитель главного редактора Журнала исследований социальной политики
Екатерина Бороздина, научный сотрудник гендерного центра ЕУСПб,
Полина Заславская, современный художник.
Я этих людей не знала тогда и ничего о них не знаю особо и теперь. Но именно от них я впервые услышала про три волны феминизма, фем-зины и другие штуки, разбудившие мое любопытство.
Пожалуй, до той дискуссии мне казалось, что феминистки — какие-то отдельные от меня люди, примерно как лгбт-активисты. Но слушая дискуссию, я осознала, что именно благодаря суфражисткам в тридцать лет могу жить без брака, вступать в отношения с кем захочу и жить на заработанные деньги. А также приходить на дискуссию о феминизме без сопровождающего мужчины! Я преисполнилась благодарности к суфражисткам и начала погружаться в тему, чтобы получше разобраться в предмете.
Оказалось, разумеется, что несправедливость нифига не искоренена, женщины по-прежнему получают 70 центов на доллар, который за ту же работу платят мужчинам — а в дополнение к этому женщинам нужно всем нравиться, успевать ухаживать за домом, детьми и родственниками, эмоционально поддерживать окружающих, улыбаться и украшать все кабинеты, в которые они попадают.
Тогда я поняла, что феминизм — это не проблема феминисток, каких-то отдельных женщин, а вовсе и системное решение, напрямую влияющее на жизнь каждого человека. Это решение проблем патриархата, циснормативности, гетеронормативности и прочих унижений не-мужчин, не-гетеросексуальных, не-богатых, не-здоровых, не-знаменитых, не-состоящих в браке и так далее.
И тут я начала читать. Это мой обычный способ исследования. Там же, во время «Открытого университета», я купила три книжки гендерных исследований от Европейского Университета. Потом продолжила изучать теорию.
В списке литературы, зацепившей меня в 2018 году, есть даже отдельная рубрика «феминизм» — книг много и они бывают отличными.
Поскольку патриархат — это перекос власти, феминизм оказался связан и с перепотреблением, и с экологичностью жизни, и с когнитивными искажениями, и с консьюмеризмом, и с вопросом «что такое женщина», и с очень многими другими современными темами. Всё складывалось в единую картинку.
Чем глубже я погружалась, тем дурнее мне становилось. За случайными событиями, которые мне казались непонятно почему происходящими, проступали железобетонные скрепы, которые кому-то очень выгодно было выставлять единственными — но по факту они были произвольно сконструированы в пользу правящей верхушки, тех самых пожилых белых цисгендерных гетеросексуальных мужчин, которых все остальные должны обслуживать — ну или как минимум поклоняться. В единую систему сложились и рабство, и апартеид, и сексизм, и религия, и вообще патриархат в целом. И так это стало паршиво наблюдать, что я стала замечать в себе тихую активистку и начала писать о том, с чем сталкивалась. Потому что ну правда — сколько можно?
(см. также про Настеньку из Морозко — на каких историях нас растили, в чем состоит наша женская гендерная социализация, какие примеры мы примеряли метафорически на себя и откуда растут ноги наших сегодняшних сомнений в своей ценности)
Недостаток фем-оптики (о котором меня почему-то не предупредили на дискуссии в феврале 2016-го) в том, что, действительно, многие любимые с детства книги, фильмы, музыку становится трудно переваривать. Выслушивать некоторые вещи уже совсем не хочется, как в свой адрес, так и будучи наблюдательницей. Поддерживать творчество людей, которые паршиво ведут себя в будничной жизни, будь они тридцать раз гениями, уже не тянет. Потрясающие сюжеты и герои не вызывают восхищения, если они мизогинны, а женщины представляют собой смурфетт.
Вот два примера о моем бывшем любимом писателе:
Когда у Брэдбери спросили, волнует ли его усиление цензуры в стране, напоминает ли о романе «451 градус по Фаренгейту» — он ответил, что никакой цензуры в США не было никогда, он писал о Гитлере и Сталине. И вообще, новая цензура в США — это гомосексуалы и чернокожие, которые «не хотят, чтобы их критиковали».
Цитата из четвертого тома сочинений Рэя Брэдбери:
— Эта кровать, — раздался в темноте голос Антонио, — служила нашей семье еще до Гарибальди! Она дала миру целые округа честных избирателей, взвод бравых солдат, двух кондитеров, парикмахера, четырех артистов, исполнявших вторые партии в «Трубадуре» и «Риголетто», двух гениев, таких одаренных, что за всю жизнь они так и не решили, за что взяться! А сколько в нашем роду было прекрасных женщин! Они уже одним своим присутствием украшали все балы. Это не просто кровать, а рог изобилия! Конвейер!
Мужчины — это честные избиратели, бравые солдаты, кондитеры, парикмахер, артисты и сомнительные гении. А женщины украшали балы. Спасибо-пожалуйста.
Внутри у меня за эти два года обнаружилось много усталости, злости, возмущения.
Татьяна Никонова говорит, что это один из логичных этапов принятия того, что раньше было невидимым:
«Здравствуйте, Татьяна! Феминизм ограничивает? Заметила, что не могу покупать некоторые продукты, смотреть фильмы, читать издания, смеяться над шутками, если в них открыто преподносится сексизм. Будто выворачивает наизнанку. Я это понимаю, но эмоционально тяжело себя перебарывать. Окружающие говорят, что я зациклилась. Вы чувствуете подобное? Если да, то как справляетесь с этим?»
___________
Привет! Наоборот, это сексизм ограничивает и предлагает очень узкие нормативные рамки, а феминизм открывает глаза на то, какой это все бред. И совершенно нормально испытывать отвращение, когда видишь, как тебя пинками в клетку загоняют.
Это надо просто пережить — состояние острой реакции.
Потом привыкаешь к мысли, что все так и есть, и остается два пути: либо копить негатив, либо искать, что с этим всем можно сделать, — как лично, так и политически. Я сама настроена на изменения, потому что «все плохо» — еще не повод сложить лапки.
Но чтобы начать ставить себе продуктивные цели, надо сначала пройти все пять стадий принятия неизбежного:
? Отрицание («да не может быть, чтобы все было так плохо, мне кажется»)
? Злость («разнести бы все это к херам»)
? Торг («а можно же на двух стульях усидеть?»)
? Депрессия («я живу в аду»)
? Принятие (и вот тут уже приходите к развилке)
Это естественные фазы переживания, так что стесняться их нечего, главное, не застрять ни в какой из них.
Хотя разнести к херам — не такая уж плохая идея.
Но беда в том, что с каждым шагом пропасть раскрывается всё сильнее. Когда видишь кусочек и можешь его переварить — открывается следующий кусочек, который раньше даже невозможно было ощупать, а теперь фем-оптика настроилась и показывает. Поэтому очень круто, если есть поддерживающее окружение, с которым можно про такое поговорить и получить поддержку.
В том же 2016-м я изучала деконструкцию дискурсов на курсе нарративной практики (раз и два). Мы много рассматривали аксиомы со словами «настоящая/ий…», «обязательно», «должна/должен», «нормальная/ый». Я увидела, что эти аксиомы вовсе не такие убедительные, если в них всмотреться. Более того, как говорит Наоми Вульф в «Мифе о красоте» и Брене Браун во всех книгах, ко всякому «должна» обычно прилагаются те, кому выгодна именно такая аксиома. Всякая нормативность — инструмент укрепления власти.
Всё это мне нравилось меньше и меньше. Чем больше я говорила о несправедливостях с друзьями и знакомыми (лучше всего такое понимают женщины, мужчинам часто кажется, что никакой угнетающей системы нет — в целом это понятная реакция, психологическая защита: заметишь несправедливость и придется отказаться от привилегий), тем сильнее убеждалась в том, что феминизм — рамка, позволяющая увидеть существующий перекос власти.
Отрицать перекос власти я больше уже не могла. Год назад я перестала смеяться над феминитивами.
Нужно сказать, что «феминизм» — не совсем верный термин. Стоит скорее говорить о «феминизмах», ведь нет единого феминизма. У каждой он немножечко свой. Я разговаривала с либеральными и радикальными феминистками, но сама сейчас, пожалуй, ближе всего к интерсекциональным.
Это те, кто признает: дискриминируют не только по гендеру, но и по многим другим характеристикам. Цвет кожи, форма тела, нецисгендерность, ориентация, наличие или отсутствие детей или брака, стиль, увлечения, образ жизни, другие особенности — всё это может стать причиной унижения и оскорбления.
Дискриминации пересекаются: тебя считают недостаточно хорошей матерью и толстой, а меня неженственной и слишком карьерноориентированной. Кому из нас хуже? Черт возьми, это не соревнование. Всем трудно, и все проблемы достойны обсуждения и решения. Давай поддерживать друг друга, а не гасить словами «мне труднее».
Вместе с этим всем я понимаю, что кому-то не до борьбы со стереотипами, поскольку они заняты выживанием. А кому-то комфортно устоявшееся положение, они нашли в нем вторичную выгоду, даже если не сидят на верхушке пищевой цепочки (с женщинами тоже такое бывает, да). Наконец, кто-то сильно психологически или материально зависит от одобрения окружающих и не готов_а отстаивать или хотя бы рассмотреть что-то отличающееся от «всегда так было».
Если какая-то ситуация вызывает у меня сильную злость, я могу отнести это к терапевту. Могу обсудить с подругой. Могу записать в бумажный дневник. А когда это уже прожито и понято, перестало быть токсичным и выносить за границу разумного, эмоции подсдулись — несу в блог или телеграм-канал, чтобы поделиться смыслом пережитого.
Злость — это энергия, можно на ней сжигать деревни, а можно печь блинчики.
Убеждать кого-нибудь, открывать кому-то глаза насильно, миссионерствовать я не готова. Во-первых, меня бы саму отпугнуло, начни меня кто-нибудь три года назад посвящать в феминистки. Упорное погружение в любую, даже очень праведную тему без запроса вызывает во мне самой много сопротивления — почему другим это должно понравиться?
Во-вторых, это немного не то, что мне видится продуктивным. Делиться личным — это да. А убеждать — нет, спасибо.
В-третьих, последние два года фем-оптика помогает мне увидеть систему угнетения и помогает принимать решения, поддерживающие женщин и другие дискриминируемые группы. Но я не выстраиваю свою жизнь исключительно на феминизме — это часть моей идентичности сейчас, но далеко не единственная и даже не основная. Феминизм — это инструмент, а не великое божество для меня и единственный правильный подход (я уже говорила выше, что феминизмов много и порой между феминистками разных течений происходят бои более кровавые, чем между феминистками и нефеминистками; я не готова в них участвовать, потому что верю: каждой ближе свой феминизм, а единого и наиболее верного феминизма не существует).
Поэтому я скорее готова написать о личном опыте («Гендер — это иерархия», «Невидимые привилегии» — одни из самых популярных статей в этом блоге в 2018), чем указывать другим, что они делают неправильно.
Я от некоторых своих утверждений 8-летней давности сама за голову хватаюсь. Если я смогла поменяться, значит, во-первых, я снова могу поменяться, а во-вторых, и другие могут меняться. Если захотят.
Вместе с этим нужно сказать, что я не поддерживаю сексистские шутки или любую дискриминацию в моем присутствии. Я не собираюсь вежливо улыбаться и выражать одобрение — а если это будет уместным или если у меня спросят, в чем проблема, я постараюсь спокойно и подробно объяснить (если у меня на это будут силы и если я считаю, что в этой аудитории объяснять имеет смысл).
В основном объясняю я в формате «когда происходит событие, я чувствую чувство» — в эту универсальную формулу можно подставить любое событие и любое чувство. С таким наблюдением трудно спорить, особенно если говорящ_ая говорит искренне.
Ведь никто лучше меня не знает, какое я чувствую чувство. После эссе Лиз Гилберт я верю, что можно чувствовать что угодно — все чувства уместны.
Кроме того, чувства не означают неминуемых действий. Это разные вещи.
(здесь важно упомянуть идею Шаши Мартыновой «Отвечаем ЗА свои поступки и намерения и НА чувства других», подробнее в заметках с мастерской по ненасильственному общению)
Когда в ответ на чью-то шутку я делюсь тем, что испытываю страх, беспомощность и хочу заплакать — если этому человеку важны отношения со мной, он, вероятно, расспросит меня и постарается в будущем как-то иначе себя вести. Если же нет — я увеличу дистанцию между нами настолько, насколько смогу, чтобы обезопасить себя.
Мы не всегда выбираем, кто нас окружает. Не всегда это полностью зависит от нас. Соседи, коллеги, родственники могут достаться разные. Меняться окружающие будут с комфортной им скоростью и в нужном им лично направлении — не всегда это совпадет с моим направлением и моей скоростью.
Но мы всегда можем стараться искать хотя бы одного человека, с которым можно поговорить о том, какое в мире происходит дерьмо и каково мне это наблюдать.
Возможно, сначала это будет терапевт, а поддерживающие знакомые и друзья подтянутся позже. По моему опыту последних двух лет, люди, которые выслушают и подтвердят: со мной все в порядке, а с мироустройством в этом месте нет — бесценный ресурс для сохранения ума, души и духа, а также настроения, трудоспособности, укорененности и уверенности в себе.
Маша Писарева опубликовала в телеграм-канале важную для меня мысль:
Когда ресурса поддерживающих других бывает достаточно, я справляюсь поддерживать себя сама. В результате как-нибудь активничаю. Вступаю в разговоры, пишу тексты, читаю книги и рекомендую те, что мне понравились.
Когда ресурса не хватает — сижу в норке и пью чай. Наблюдаю за тем, как другие что-то делают. Берегу себя.
Но нет моментов, в которые я отрицаю увиденную несправедливость. Больше я так не хочу.
Несмотря на болезненность фем-оптики, она делает многие взаимосвязи настолько понятными, что больше я не трачу силы на удивление или отрицание действительности. Теперь я трачу их на проживание эмоций, на заботу о себе — и на действия в соответствии с моими принципами.
Истерика как борьба: как феминистская оптика меняет наши взгляды на психологические проблемы
Катерина Денисова
В последние годы теорию химического баланса (представление о том, что заболевания вроде депрессии связаны с химическим дисбалансом в мозге) активно критикуют, призывая обратить внимание на социальные причины расстройств. Способствовать развитию депрессии или тревожности может сама жизнь в больших городах, культура переработок, одиночество — и гендер. T&P разбираются, как женская социализация влияет на развитие психологических проблем, почему у девочек реже диагностируют расстройство аутистического спектра и можно ли «вылечить нервы», победив неравенство.
Диагностика
Феминистский взгляд на психические расстройства актуален как минимум потому, что у мужчин и женщин по-разному диагностируют одни и те же особенности и расстройства. Например, примерная оценка гендерного разрыва в диагностировании расстройств аутистического спектра (РАС) варьируется от 2:1 до 16:1. Долгое время его объясняли теорией «экстремального мужского мозга», согласно которой аутизм связан с повышенным уровнем тестостерона (и поэтому чаще встречается у мужчин). Но последние исследования критикуют биологическое объяснение такой разницы.
Они обращают внимание на тот факт, что исследователи РАС нередко исключают девочек из выборки, заранее ожидая, что число случаев РАС среди них будет незначительным по сравнению с числом таких случаев у мальчиков. В результате наше знание об аутизме оказывается основано на данных о мальчиках и мужчинах, считает профессор когнитивной неврологии Института психиатрии, психологии и неврологии Королевского колледжа Лондона Франческа Хаппе. У девочек и женщин расстройство диагностируется реже, потому что может проявляться иначе, показывают исследования.
Ученые также полагают, что РАС у девочки вероятнее останется незамеченным из-за восприятия гендерных ролей. Например, от мальчиков чаще ожидают, что они будут предпочитать групповые игры, поэтому одиночка сразу выделится на фоне остальных. Девочка, занятая своими делами, вызовет меньше вопросов. Особенно если ее специальные интересы ❓ Специальные интересы
Вещи, темы, действия или персоны, которые интересуют человека с РАС особенно сильно. — Прим. T&P «типичны» для сверстниц (пони или куклы). (Стоит отметить, что в исследовании идет речь о детях с высокофункциональным аутизмом — так определяют степень расстройства, при котором IQ человека превышает 70 баллов.)
Есть и обратные примеры: так, женщине скорее диагностируют депрессию, чем мужчине, даже при совершенно одинаковых симптомах. При этом гендерного разрыва в постановке таких диагнозов, как шизофрения и биполярное расстройство, почти нет.
Знай свое место
Столкнувшись с бытовым сексизмом, нередко можно услышать лексику, заимствованную из психиатрии. «Истерички» и «нимфоманки» плотно засели в вокабуляре и чаще всего призваны не столько обижать, сколько ставить на место. Патологизация женских эмоций имеет длинную историю. В XIX веке в психиатрических лечебницах США и Великобритании подавляющее большинство пациентов составляли женщины, а в списке причин госпитализации можно обнаружить отсутствие менструации, мастурбацию, «чрезмерное» чтение, аборт, религиозные фантазии, неприемлемые взгляды на религию.
Нередко женщины попадали в психиатрические лечебницы исключительно по воле мужа. Так случилось с американкой Элизабет Пакард (1816–1897). Школьная учительница и жена кальвинистского пастора оказалась в больнице, после того как стала спорить с мужем о религии. Законы штата Иллинойс того времени предполагали, что супруг не нуждается в доказательствах и публичных слушаниях, чтобы определить жену в психиатрическое учреждение. Спустя три года Элизабет вышла из больницы, добилась признания своей вменяемости в суде и посвятила жизнь правозащите женщин, которые столкнулись с такими же проблемами.
Долгое время женщинам назначали больше психотропных препаратов, чем мужчинам (конкретно сегодня в два раза чаще).
К концу XIX века две трети зависимых от опиатов были женщинами. Они же стали главными жертвами барбитуратов, которые десятилетиями назначали как средство от тревожности. «Мамин маленький помощник» диазепам также в два раза чаще прописывали женщинам.
Офелия. Александр Кабанель.1883 год
От зависти к фаллосу — к феминистской психотерапии
ХХ век ознаменован развитием и широкой популярностью психоанализа, который хоть и начал серьезный разговор о сексе, но в то же время предложил немало мизогинных идей: зависть к пенису, объяснение изнасилований присущим женщинам мазохизмом и т. д. Позже Жак Лакан скажет, что «женщины не существует». Хоть это утверждение и не означает буквального отсутствия женщины, оно тем не менее подразумевает, что символически существует только фаллос (мужчина), тогда как женщина — просто Другой мужчины, вечная нехватка.
Неофрейдистка Карен Хорни критиковала некоторые тезисы Фрейда. Например, она утверждала, что зависти к пенису не существует, есть только мужская зависть к матке как к органу, способному производить жизнь. Именно стремление компенсировать эту нехватку толкает мужчин на участие в производстве, культуре, политике.
В 1983 году вышел текст пионерки феминистской психотерапии Мириам Гринспен «Новый подход к женщинам и терапии». В нем Гринспен разоблачает традиционные психотерапевтические практики как угнетающие, токсичные и недружественные женщинам и предлагает альтернативу — феминистские психологию и психотерапию. Важным достижением этого подхода стало внимание к системной дискриминации, с которой сталкивается каждая женщина в течение своей жизни. Подразумевается, что многие проблемы, с которыми женщины приходят в терапию, являются следствием не психического расстройства, а гендерного неравенства.
Гринспен отмечает, что
классическая психотерапия слишком концентрируется на «неправильной» работе психики, игнорируя социальные факторы, спровоцировавшие тяжелое эмоциональное состояние.
Иногда послеродовая депрессия может быть связана не с химическим дисбалансом в мозге, а с банальным отсутствием помощи с новорожденным. Расстройства пищевого поведения — с транслируемыми в медиа стандартами красоты, которые в первую очередь влияют на женщин. Депрессия — с бедностью и «второй сменой» (неоплачиваемым домашним трудом). Высокие показатели посттравматического стрессового расстройства распространены среди женщин с опытом сексуального насилия.
«Психотерапевты полагают, что социальные структуры мужского доминирования не связаны с нашим внутренним чувством несостоятельности, что это просто личная проблема. Мы же понимаем, что для того, чтобы мы могли чувствовать себя хорошо, мир должен измениться.
Вместо того чтобы индивидуализировать и патологизировать наши проблемы, мы осознаем их как часть патриархальной системы», — пишет Луиза Рассел в своей статье «Феминизм вместо психотерапии: история одной женщины».
Культ рациональности и истерика как борьба
В начале ХХ века одним из главных компонентов борьбы за женские права была апелляция к рациональности: женщины так же рациональны, как мужчины, а значит, заслуживают такого же набора прав. «Наши требования разумны, мы разумны, мы всего лишь требуем равноправия, прислушайтесь к нам», — повторяли суфражистки. Оправдательный мотив, характерный для феминизма как тогда, так и сейчас (хоть и в меньшей степени), по-прежнему силен. Показателен отрывок из речи суфражистки Эммелин Пэнкхерст 14 февраля 1913 года: «Я хочу, чтобы вы видели [наш протест] не как изолированные действия истеричных женщин, но как четко продуманный план с определенными намерениями и целями». Ассоциации с «истеричными женщинами» — то, чего суфражистки старательно стремились избегать.
Неудивительно, ведь заголовки газет и агитационных антисуфражистских плакатов пестрили сравнениями борющихся за свои права женщин с эмоционально нестабильными пациентками лечебниц. Вот заголовок газеты The Tampa Daily Times от 1912 года: «Легковозбудимые женщины присоединяются к [суфражистскому] движению». Далее следует текст: «Агитация за право голоса для женщин воинствующими суфражистками без преувеличения превратилась в эпидемию истерии». Обвинения феминисток в безумии распространены и сейчас: достаточно зайти на YouTube, чтобы увидеть десятки видео, озаглавленных «Crazy feminists» или «Feminist goes crazy».
Сегодня многие женщины не попадаются в «оправдательную» ловушку в том, что касается нападок на их внешность и семейное положение. Однако обвинения в «истеричности» по-прежнему встречаются с отпором, речь о реклейминге понятия (присвоение дискриминируемой группой слова, которое используется для ее стигматизатиции. — Прим. T&P) заходит редко. На Западе определенный шаг для этого сделала Серена Уильямс. В рекламе Nike «Dream Crazier» о женщинах в спорте она выступила с лозунгом: «Они называют тебя чокнутой? Пускай. Покажи им, на что способна эта чокнутая».
Однако в академических текстах разговор о реклейминге «истерии» ведется достаточно давно. В 2002 году вышла работа Джулиет Митчелл «Mad Men and Medusas: Reclaiming Hysteria». На вопрос, что вдохновило ее на написание книги, она ответила: «Как раз в то время, когда я заканчивала работу над „Психоанализом и феминизмом“, зарождался интерес к истеричным женщинам как к протофеминисткам. Случай Доры ❓ Случай Доры
Один из самых известных случаев из психоаналитической практики Фрейда. 18-летняя Дора столкнулась с проблемами со здоровьем на фоне сложной любовной интриги. Ее отец закрутил роман с замужней женщиной, причем супруг любовницы (господин К.) стал ухаживать за Дорой. В итоге пациентка сообщила любовнице отца о том, что знает об их связи, и заставила господина К. признать, что он проявлял к ней (Доре) любовный интерес. После этого проблемы со здоровьем прекратились. Дора вышла замуж за мужчину, который не был замешан в интриге. — Прим. T&P из практики Фрейда был экранизирован и адаптирован для постановки в театре и анализировался много раз. Интерес был огромным».
Как пишет Эстер Хатфлесс в книге «Dora, Hysteria and Gender»: «Истеричка была и до сих пор остается героиней женского протеста. Она противостоит сексуальным нормам, находит способ высказаться, когда патриархат затыкает ее, охраняет женскую сексуальность от подавления и разрушения. Истерия репрезентует женщину во всей ее силе, делает ее элементом беспокойства».
Со времен суфражисток многое изменилось. Рациональность многократно раскритиковали и представители Франкфуртской школы, и феминистские мыслительницы. «Женское» начинают воспринимать как то, что должно быть признано и отмечено за уникальность, а не за соответствие «мужским» идеалам рациональности. Если раньше женщин призывали вести себя как доминантная группа (быть бесстрашными, твердыми, уверенными в своих действиях, напористыми), то сегодня выходят статьи вроде «Женщинам не нужно меньше извиняться — больше извиняться нужно мужчинам», где развивается мысль о том, что «женское» поведение может стать новым эталоном.