что такое арабеска в исламе

Арабеска

Арабеска (итал. arabesco – арабский) – средневековый арабский орнамент комбинированного типа, сочетающий в себе растительные и геометрические мотивы (позднее только растительные). Очень часто в этот декор вплетается текстовая вязь. Особое распространение арабеска получила в эпоху Возрождения. Во времена увлечения античностью начала XIX века ошибочно отождествлялась с гротеской.

Этот тип орнамента отличают, прежде всего, очень высокие эстетические свойства и достаточная сложность композиций. Декор выполняется с использованием повторений, в основе которых лежит строгий математический расчет, одного или нескольких элементов узора. При этом один фрагмент часто вписывается в другой. Такое композиционное решение практически исключает возможность применение фона. С одинаковым успехом арабески могут наноситься как на плоские, так и на выпуклые поверхности. Искусствоведы некоторых европейских стран придают арабеске более узкое значение сугубо растительного орнамента. В данном случае она выступает как антипод мореске (геометрическому орнаменту).

История развития арабески в Европе

Данный вид орнамента возник на арабском Востоке и получил особое распространение в Византии. В средние века, в эпоху расцвета готики и романского стиля он часто использовался в качестве декора для рукописных книг. В период сильного влияния мавританского искусства на итальянское (XIV – XV вв.) арабеска получила широкое распространение в майолике и орнаментальной гравюре. Особенно примечательными стал декор дворца Нерона Domus Aurea эпохи Ренессанса. На стенах этого здания имелось множество фрагментов росписей, содержащих арабески.

Своей кульминации развитие гротески эпохи Возрождения достигло в мастерских Рафаэля благодаря усилиям его ученика Джованни да Удине, который восстановил древние орнаменты Domus Aurea. Именно в таких мотивах была исполнена лепнина ватиканских лоджий. Арабески да Удине становятся основой ренессанской иероглифики. До XVIII века любые орнаментальные композиции не мыслились неким излишеством или украшательством. Скорее они были укоренены в эстетику ордеров, были частью целого, зачастую символьной.

Современное понимание орнамента как декора или украшения возникает только в классическую эпоху. В это время арабеска становится не просто иероглифом, а отражением некой свободной, творческой, «божественной» красоты. Зачастую она приобретает и совершенно мистический смысл. Подобные орнаменты, к примеру, использованы в четырех картинах Даниэля Рунге «Времена дня». Арабески в этом произведении служат связующим звеном четырех главных идей. Очень часто этот вид орнамента в XVIII веке используется и для украшения готических соборов. На протяжении веков европейское искусство не раз обращалось к этому витиеватому и сложному виду орнамента. Очень примечательны, к примеру, арабески Обри Бердслея.

Источник

Арабески: исламское влияние на Европу

Арабесками называют композиции со стилизованными растительными, животными и геометрическими декоративными элементами, которые можно увидеть в исламском декоре и архитектуре европейского Возрождения.

Впервые слово «арабеска» в современном смысле в европейских языках появилось в XIV веке. Вероятно, впервые оно было использовано в форме arabesco в «Декамероне» Джованни Боккаччо (1350 г.). Этот термин означал элемент культуры, «связанный с Востоком, принадлежащий арабам».

Его появление в творчестве итальянского писателя не случайно. Исламские завоевания, а также торговые отношения привели к прибытию на полуостров разных товаров с Востока, знакомству итальянцев с исламским искусством.

Другим очагом исламского влияния на Европу была Испания. Художественное оформление исламских памятников и особенно дворца Альгамбра вызывали восхищение европейцев. Когда в XVI веке исламское искусство, особенно османское искусство во времена правления Сулеймана Великолепного, стало модным в Европе, то многие европейские мастера стали создавать копии произведений искусства исламского мира, украшая их «восточными узорами» в их понимании, которые и стали именоваться арабесками.

Такие эксперименты проводили даже признанные европейские художники, такие как Альбрехт Дюрер, Петер Флётнер, Августин Хиршфогель, Ганс Гольбейн (младший). Книги, которые наряду с коврами и предметами роскоши привозили с Востока, оказали влияние на литературу и музыку, поэтому термин «арабеск» стал широко использоваться в европейской художественной культуре.

В XIX веке арабесками стали называть и те восточные узоры, которые не имели корней в исламском искусстве, но напоминали о нем. В частности, это название закрепилось за стилем оформления артефактов, найденных в таких древних центрах цивилизации, как Помпеи и Геркуланум. Такие художники, как Донато Браманте, Рафаэль, Петер Флётнер и Джулио Романо, переосмыслив восточные мотивы, создавали лучшие образцы этого жанра, который мы можем назвать европейским арабеском.

В некоторых публикациях эти жанры разделялись. Если оригинальный или аутентичный восточный арабеск именовали «arabesque», то «европейский» арабеск – grotesque «гротеском». Этот термин использовали многие европейские писатели XIX в., такие как Бодлер, Шатобриан, Бальзак, Флобер, Гюго, Мишле и Ламартин. В этот период арабески использовались в живописи, музыке, скульптуре и в других произведениях искусства в «восточном» стиле.

В целом в наши дни термин «арабеск» используется в разных смыслах, но трудно сказать, насколько он применим к исламскому искусству. То, что в целом называют «исламским орнаментом», более научно было бы называть в зависимости от региона и эпохи – «омейядским», «фатимидским», «андалусским», «сельджукским», «османским».

В каждой из исламских стран существует разное понимание декора, хотя композиционная схема и основа орнамента демонстрируют сходство. Направление развития форм, принципы соединения, повторения одинаковых элементов и их композиция на всей территории исламского мира от Афганистана до Испании похожа.

Разница в орнаментах разных регионов заключается в количестве и типах изображенных элементов. В то время как в одних странах преобладают растительные мотивы, в других – животные. Точно так же эта вариативность проявляется в коврах, украшениях из дерева, металла, камня и других материалов. Но объединять все это разнообразие под единым термином «арабески» нам не кажется обоснованным.

Источник

Орнаментика. Арабеска

В искусстве ислама, которое в наименьшей степени ориентируется на изображение конкретных образов, важная функция принадлежит орнаментам и узорам, сосредоточившим в своеобразной форме огромные возможности выражения мировоззренческих ценностей.

Наиболее типичным в этом отношении творением ислама является арабеска, в которой нашли свое отражение геометрический гений и кочевой менталитет. Арабеска (ит. arabesco, фр. arabesque – арабский) – европейское название сложного восточного средневекового орнамента, состоящего в основном из геометрических, каллиграфических и растительных элементов и созданного на основе точного математического расчета. Своей вязью арабеска покрывает архитектурное здание, изделие прикладного искусства, страницы рукописных книг. Сама идея арабески созвучна мусульманским представлениям о «вечно продолжающейся ткани Вселенной».

Арабеска должна рассматриваться как образец орнамента, в котором логика построения геометрического узора вступает в союз с живой непрерывностью ритма. Она строится на повторении и умножении одного или нескольких фрагментов орнамента. Бесконечное, протекающее в заданном ритме движение узора может быть остановлено или продолжено в любой точке без нарушения целостности узора. Такой орнамент исключает фон, так как один узор вписывается в другой, закрывая поверхность. Европейцы называли это «боязнью пространства»[119]. В арабеске присутствуют два основных элемента: переплетение и растительный лейтмотив. Первое, по существу, есть результат геометрического умозрения, что напоминает своеобразную геометризацию доктринальной системы буддизма (глава 2). Тогда как второе представляет собой тип графического ритма, выраженного в спиралевидных узорах, которые, как считают специалисты, возможно, ведут свое происхождение не столько от растительных форм, сколько от символики линии. Таким образом, обе темы в арабеске имеют как бы единый источник вдохновения (рис. 37).

Рис. 37. Оконная решетка. Мечеть Сиди Сайида.

В целом принято говорить о нескольких видах орнамента. Геометрический орнамент состоит из точек, линий (прямых, ломаных, зигзагообразных, сетчато-пересекающихся) и фигур (кругов, ромбов, многогранников, звезд, крестов, спиралей и др.). Растительный орнамент составляется из стилизованных листьев, цветов, плодов, веток и т. п. Зооморфный орнамент включает стилизованные изображения реальных или фантастических животных. Иногда подобный орнамент называют «звериным стилем». Антропоморфный орнамент в качестве мотивов использует мужские и женские стилизованные фигуры или отдельные части тела человека. Искусство ислама знает много блестящих примеров одновременного использования всех типов орнамента. Но именно в арабеске искусство орнамента было доведено до наивысшей степени совершенства.

Вахид Табризи, персидский поэт и теоретик, уподобил такую орнаментацию фигурам поэтической речи: изобразительная украшенность плоскости соприродна украшенности речи. Притом объединяющим здесь элементом является, несомненно, ритм. Известно, что доисламская поэзия, создавшая выдающиеся образцы и свои поэтические размеры, значительнейшим образом повлияла на всю культуру и искусство ислама. Более того, эта поэзия всегда была окружена особым пиететом в мусульманской среде.

Геометрическая орнаментика ислама включила в себя архаичные мотивы древних кочевых народов; таким образом, у исламских орнаментов очень древние корни. Конечно, в системе новых мировоззренческих ценностей с этими мотивами, как и со всеми ассимилируемыми элементами, происходила существенная трансформация.

Этическая и эстетическая осознанность орнаментальных мотивов в культуре ислама была утверждена практически вместе с возникновением высокого искусства как такового, то есть с момента появления каллиграфии, орнамента и архитектуры в контексте единого высказывания культуры ислама. Мусульманская арабеска, по словам Ш. М. Шукурова, «не есть просто орнамент, но тот уровень абстракции, тот поток сознания, который требует для своего понимания определенной подготовки. Именно поэтому европейскому читателю и зрителю остаются чуждыми и непонятными как коранический дискурс и стихи персидских поэтов, так и изобразительное искусство ислама. Все это требует комментирования и толкования»[120] (рис. 38).

Рис. 38. Панель с резной надписью

Решающую роль в этом процессе осознания орнамента как явления упорядоченного и упорядочивающего сыграли арабская графика и графический стиль мышления в культуре ислама. Графика и орнамент в искусстве ислама исключительно продуктивно взаимодействуют с другими художественными формами. (Это вообще является характерным для всего искусства Востока, в чем нам предстоит убедиться, в частности, на примерах искусства Китая и Японии.) Свидетельством тому является первый памятник высокого искусства ислама – реликварий Куббат ас-Сахра (Купол Скалы) в Иерусалиме. В реликварии каллиграфические надписи и орнаментальное убранство, составленное из растительных мотивов, впервые встречаются в архитектурном контексте, определяя иконографическое будущее всей программы мусульманского искусства (рис. 39).

Рис. 39. Куббат ас-Сахра.

Весь ход истории искусства и архитектуры ислама показывает существование связи архитектуры, каллиграфии и орнамента; ярко выраженная направленность храмового сознания мусульман является здесь важнейшей точкой отсчета. Именно в храме и в «поле зрения» храма разворачивается панорама видения Бытия человеком. По словам французского философа-исламоведа А. Корбена, «храм есть место, источник со-зерцания».

Растительные орнаменты сами по себе представляют собой очень интересную тему, составляющую важную часть мусульманского видения. Тема растительных мотивов встречается в Коране; в последнем аяте суры «Ал-Фатх» правоверные уподобляются крепкому побегу, стеблю. Это – образ масал. Интересен мотив уподобления правоверных растениям, демонстрирующий единство Бытия. Характерно, что существуют параллели этому образу в христианской и иудаистической традициях. Так, евангельский мотив уподобления правоверных «доброму семени» (Мат. 13:38) уходит корнями в ветхозаветную древность. В 3-й Книге Царств говорится: все стены Храма «внутри и вне» должны быть увиты пальмовыми и распускающимися цветами (6:18, 29, 32, 35). Все это является особо значимым в контексте ветхозаветной эсхатологии, согласно которой Небесный Храм будет утвержден среди народа нового Израиля, подобно древу среди растительности. В этой связи стоит вспомнить о некоторых корреляциях в символике креста, в которой человек и растение соответствуют вертикали в отличие от животного, соединяемого с горизонталью.

В исламе и исламском искусстве растительные мотивы нашли свое закрепление как метафоры рая, спасения и идеальной общины правоверных. В Коране говорится: «Разве не видел ты, как Бог приводит подобие (масал); доброе слово как доброе дерево, корень его тверд и ветви его на небесах?» (14:29). Согласно исламской концепции, залогом спасения мусульманской общины и каждого человека является Доброе Слово и Доброе Древо, изобразительный образ (масал) которых естественно разворачивается в Доме Бога (Байт Аллах).

Арабеска является метафорическим образом, фигурой в том или ином контексте высказывания. Считается, что в арабеске мусульманин пред-видит хорошо ему знакомый и предельно этичный образ своего будущего, осознавая трансцендентную реальность этого образа, – поскольку в первую очередь реален Храм, предвечное древо культуры, стеблем которого всегда остается правоверный. Таким образом, арабеска – одно из важнейших проявлений стиля культуры, ориентированной скорее на графические способы видения и высказывания.

Слово как таковое не может быть до конца выговорено, принципиально незаконченной должна оставаться и вязь арабески – метафоры вечной жизни правоверного[121].

Каллиграфические, растительные, а затем и геометрические конфигурации создают различные комбинации целостной духовной геометрии мироздания. «Наука украшения» (илм ал-бади) поэтической речи, сформировавшаяся в литературе в IX веке, и «орнаментация» художественно выделанной «вещи» – явления одного порядка. Их объединяют вязь и ритм.

Орнаменты со спиралевидными узорами – геральдическими животными и виноградными лозами – встречаются также в искусстве азиатских кочевников, замечательным образцом которого является искусство скифов с его знаменитым «звериным стилем». Элементы исламского декоративного искусства извлечены из богатейшего архаического наследия, которое было общим для народов Ближнего Востока и Северной Европы. Включенные исламским искусством некоторые архаичные элементы, такие как спираль, зигзагообразные линии, круги, стилизованные животные и др., соединяют орнаментику ислама с чрезвычайной древностью (рис. 40).

Рис. 40. Исламские орнаменты.

Это общее наследие, как полагает Т. Буркхардт, вновь всплыло на поверхность, как только отступил эллинизм с его, по существу, антропоморфным искусством. Христианское средневековое искусство также приняло его через фольклор переселенцев из Азии и через изолированное искусство как кельтов, так и саксонцев, ставшее одним из самых удивительных синтезов доисторических мотивов. Однако вскоре это наследие было затемнено и выхолощено в христианском мире под влиянием греко-римских образцов, ассимилированных христианством[122].

Согласно исследователям, исламский дух имеет гораздо более тесное родство с безбрежным потоком архаичных форм, поскольку они (эти формы) находятся в полной корреляции с сознательным обращением ислама к изначальному порядку, к «исконной религии» (дин ал-фитра)[123]. Он ассимилирует эти архаические элементы и сводит их к наиболее абстрактным и наиболее обобщенным формулировкам, «геометризуя» их, наделяя древние символы новой интеллектуальной ясностью и духовным изяществом.

Арабеска не случайно имеет своеобразные аналогии в арабской риторике и поэзии. Ритмическое течение мысли обретает четкость благодаря строго взаимосвязанным параллелям, инверсиям, противопоставлениям. Мусульманская арабеска – не просто возможность искусства без сотворения образов; это непосредственный способ постепенного исчезновения, растворения образов или того, что соответствует им на ментальном плане, точно так же, как ритмическое повторение определенной коранической формулы растворяет фиксацию ума на объекте желания. Более того, арабеска – удивительное средство, находящееся на вооружении исламского искусства, с помощью которого правоверный как бы погружается в ритмические волны, в особое, экстатическое состояние, приближающее его к восприятию Бога. В арабеске всякий намек на индивидуальную форму растворяется в безграничности непрерывного плетения; повторение идентичных мотивов, «цветистое» движение линий и декоративная прозрачность форм, выступающих в рельефе и вырезанных таким же образом «обратно аналогичных», – все способствует этому эффекту.

Таким образом, в арабеске мы наблюдаем синтез архаической символики с ментальной изысканностью и изяществом исламского искусства – в целях решения духовных задач, а не в чисто декоративных целях. Стены некоторых мечетей покрыты глазурованной керамической мозаикой или плетением изящных арабесок, что является прекрасной иллюстрацией содержания известного изречения Пророка Мухаммеда, согласно которому Бог скрывает себя за 70 000 покровов света и тьмы; если бы они все были удалены, все, чего достигает Его Взор, было бы испепелено от Его Лика. Покровы, которые сотворены из света, вуалируют Божественный Свет.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Источник

Арабески

Часто заявляют о богословском значении арабески и ее происхождении из специфически исламского взгляда на мир; однако они не подтверждаются письменными историческими источниками, поскольку, как и большинство средневековых культур, исламский мир не оставил нам документации о своих намерениях в использовании декоративных мотивов, которые они сделали. На популярном уровне такие теории часто кажутся несведущими в отношении более широкого контекста арабески. [4] Подобным образом предполагаемые связи между арабесками и арабским знанием геометрии остаются предметом споров; Не все историки искусства убеждены, что такие знания достигли или были необходимы тем, кто создавал арабески, хотя в некоторых случаях есть свидетельства того, что такая связь действительно существовала. [5] Аргументы в пользу связи с исламской математикой гораздо более убедительны для развития геометрических узоров, с которыми арабески часто сочетаются в искусстве. В геометрическом декоре часто используются узоры, состоящие из прямых линий и правильных углов, которые чем-то напоминают криволинейные узоры арабески; Степень, в которой они тоже описываются как арабески, варьируется у разных авторов. [6]

СОДЕРЖАНИЕ

Исламские арабески [ править ]

Панно с конскими головами, 11 век, в Метрополитен-музее (Нью-Йорк)

Изникское кафельное панно с цветами, 1550-1600 гг., В Лувре

Плитка Изник, 1560 год, в Музее исламского искусства из Дохи ( Катар )

«Розетка с именами и титулами шаха Джахана», фолио из альбома шаха Джахана, около 1645 года, в Музее искусств Метрополитен.

Значение в исламе [ править ]

Терминология и западные арабески [ править ]

Питер Фюринг, специалист по истории орнамента, говорит (также во французском контексте):

Стиль маврик или арабески был особенно популярен и долгожительствовал в западном книжном искусстве: переплетные изделия, украшенные золотыми инструментами, рамки для иллюстраций и орнаменты принтера для украшения пустых мест на странице. В этой области техника обработки золота также пришла в 15 веке из исламского мира, и действительно, большая часть самой кожи была импортирована оттуда. [32] Небольшие мотивы в этом стиле продолжают использоваться консервативными книжными дизайнерами до наших дней.

Источник

Что такое арабеска в исламе

АРАБЕСКА

По своему ритму рисунок арабески созвучен классической арабской поэзии и музыке, он согласуется с представлениями мусульманских богословов о «неопределенно продолжающейся ткани Вселенной». Бесконечное, «текущее» в заданном ритме движение арабески может быть остановлено или продолжено в любой ее точке без нарушения целостности узора.

Арабеску можно разместить на поверхности любой конфигурации и размера: на стене здания или ковре, на переплете рукописи, керамике или ювелирном изделии.

Арабеска строится по принципу бесконечного развития и ритмического повтора геометрических или растительных мотивов, имеет измельчённый характер рисунка, поэтому воспринимается как сплошной узор «коврового стиля«.
Она может включать изысканную графику арабского шрифта. Особое распространение получили арабески в эпоху Возрождения.

В дальнейшем термин «арабеска» получил более узкое значение, им стали называть только растительный орнамент восточного происхождения, а мореской (исп. moresque — «мавританский») — геометрический.

О собое значение имеет тот факт, что своей кульминации искусство арабески достигло в работах мастерской Рафаэля, который отвел в гроты Domus Aurea своего ученика Джованни да Удине. Джованни да Удине выпала честь восстановить рецепт древнего «стукко», позволявшего создавать изощренную лепнину. И именно ему Рафаэль поручил работу над гротесками в ватиканских лоджиях.

Чисто технически «гротески» позволяли собрать воедино большое живописное пространство, украшенное множеством разнородных изображений. Но показательно, что арабески особенно привлекают именно Рафаэля. С одной стороны, они, конечно, отражали эволюцию Рафаэля в сторону массового декоративного производства мотивов и соответственно нужду в быстром заполнении больших, площадей. С другой же стороны, именно Рафаэль с его интересом к идеальности оказался превосходным транслятором античных арабесок в эпоху Ренессанса. Арабески не принадлежали никакому пространству и выполняли абсолютно немиметическую роль декоративного объединения фрагментов в целое.

Критики гротесков обычно опирались на авторитет Витрувия, который решительно осуждал изображение «монструозностей вместо правдивого представления определенных вещей» и утверждал, что суждение любителей гротесков «помрачено упадническими критическими принципами». Защитники гротесков, такие, например, как Лигорио и Ломаццо, утверждали, что за видимой их абсурдностью скрывается скрытый аллегорический мистический смысл. Лигорио считал, что чем более несвязными кажутся элементы гротесков и более связным их плетение, тем глубже общее содержание, в них скрытое. Отсюда типичное понимание гротесков в терминах неоплатонизма, как промежуточных фигур воображения. Гротески именно и ткут связь между мирами, как «астральные амулеты» неоплатонизма, о которых писал Гомбрих.

Показательно, что Лука Синьорелли в соборе Орвьето использовал гротески для изображения чистилища, то есть именно промежуточного мира, так тесно связанного с воображением. Неудивительно, конечно, что гротески систематически ассоциируются со сновидениями.

В Германии интерес к арабескам и их открытию в эпоху Ренессанса пробудила статья Гете «Об арабесках» (1789).

Особый импульс эстетическое освоение арабесок получило в эстетике Канта. В «Критике способности суждения» (1790) Кант различал два вида красоты — свободную красоту ( pulchritudo vaga ) и сопутствующую красоту ( pulchritudo adhaerens ). Сопутствующая красота предполагает понятие предмета и оценивает его совершенство в соответствии с этим понятием. Свободная красота независима от понятия предмета. «Цветы — свободная красота природы. Вряд ли кто-нибудь, кроме ботаника, знает, каким должен быть цветок», — объясняет Кант. Лучшим примером свободной красоты оказываются арабески :

Как о примере арабесок Кант говорит о «разного рода завитушках и легких правильных штрихах, подобных татуировке жителей Новой Зеландии».
Несколькими страницами раньше Кант пишет об «украшениях» — parerga — как о чем-то, что не входит в представление о предмете, но лишь чисто внешне с ним связано, « как, например, рамы картин, драпировки статуй или колоннада вокруг великолепного здания ». Но украшение не вызывает одобрения Канта, так как оно «лишь добавлено» извне подобно «золотой раме», «называется украшательством и вредит подлинной красоте».

Различие между арабеской и украшением заключается в том, что первая самодостаточна и потому выражает «свободную красоту», а второе зависимо от предмета и присоединено к нему извне. Как заметил по этому поводу Жак Деррида, рама ничего не значит, в то время как арабеска обладает стремлением к значению:

«. здесь начато движение к значению и репрезентации: лиственный орнамент, чистая музыкальная импровизация, музыка без темы или текста как будто хотят что-то сказать или показать, они имеют форму устремленности к некой цели».

Жак Сулийу показал, что до XVIII века украшение не представлялось внешней добавкой. Например, в архитектурной «теории» оно было укоренено в эстетику ордеров, которые совершенно не мыслились как некое внешнее излишество. По мнению Сулийу, современное понимание украшения возникает только в классическую эпоху:

«Чисто декоративное выдает утрату своего происхождения, оно не имеет генеалогии, сиротствует. Тем самым оно отсылает к совершенному отрыву от контекста».

Но это отрыв от контекста определенного типа видимости, а именно видимости, которая не обладает целостностью как формой смысла, которую мы проецируем на хаос реальности. Арабеска действует внутри украшения как импульс к восстановлению целостности, а следовательно, и смысла. Но дальше импульса арабеска не идет, ее смысл остается неясным. Сулийу видит в «декоративности» копию реальности как чего-то не имеющего смысла и обнаруживающего при этом отсутствие смысла «за собой»:

«Декоративное является под маской двойника, но за этой маской ничего нету».

Арабеска — это способ избежать радикального обнаружения этой пустоты.

Вполне в духе такого рода эстетики Рунге испытал откровение, в котором обычная орнаментальная арабеска вдруг становится формой мистического обнаружения целого и невидимых связей. В письме Даниэлю Рунге от 30 января 1803 года он пишет о том, что работал над четырьмя картинами цикла «Времена дня», как над симфониями:

Арабеска должна быть отделена от традиционного места своего расположения — стены и перенесена в иное — живописное пространство, где она перестает быть украшением и становится свободным иероглифом божественной красоты. В марте того же года Рунге показал свои рисунки Тику и немало озадачил его:

«. все то, что никогда не мыслил он себе как зримый облик, а лишь предчувствовал как некую общую взаимосвязь, вдруг зримо предстало пред ним, перевернув все его представления, — то, что здесь не высказана какая-либо идея, но большими цветами, фигурами и линиями зримо прочерчены связи математики, музыки и цвета».

Сама по себе арабеска не имеет смысла, но создает взаимосвязь, объединяет в целое различные семиотические сферы и мыслимые пространства — музыки, цвета и математики. Замечания Рунге интересны тем, что показывают, каким образом украшения ( parerga ) превращаются в иероглифическую игру формы. Но это превращение возможно прежде всего потому, что между украшением и произведением ( parergon и ergon ) имеется нерасторжимая связь. Деррида писал об украшениях вроде рамы, что

Арабеска в этом случае оказывается линейным выражением движения извне вовнутрь и внутри ergon’a между гетерогенными фрагментами. Это единственный способ ввести эстетическую однородность в материальный хаос фрагментированного мира.

«Им нельзя овладеть насильно и механически, но оно может быть привлечено смертной красотой и способно проникнуть в нее. Это бесконечное существо, его интерес отнюдь не ограничивается героями, событиями, ситуациями и индивидуальными склонностями; для подлинного поэта все это, как бы близко ни захватывало оно его душу, есть лишь намек на высшее, бесконечное, иероглиф единой вечной любви и священной жизненной полноты творящей природы».

Иероглиф в данном случае становится выражением бесконечного стремления к абсолюту, которое не может быть остановлено и не в состоянии принять какую-либо артикулирован но окончательную форму. Отсюда в конечном счете бессмысленность этого высшего иероглифа, который, по мнению Винфрида Меннингхауза,

«может читаться как попытка реинвестировать значение в десимволизированные объекты, знаки и изображения с помощью референтной игры рефлексии в арабеске ».

Для романтика Ф. Шлегеля арабеска была выражением » мистического, абсолютно свободного предчувствия бесконечности, вечного движения «, » зримой музыкой » и идеальной » чистой формой «.

Гротески странные скользят,
Как дивных арабесков ряд, —

написал О. Уайлд в 1881 г. («Дом блудницы»).

«Арабесками» называют также собрание небольших литературных произведений (например, сборник Н. В. Гоголя «Арабески» )

Арабеска — популярный мотив немецкого романтизма, с которым Гоголь находился в сложных и до конца не проясненных отношениях. Сам Гоголь сознательно строил свой сборник «Арабески» как смесь разнородного материала — журналистики, эстетики и прозы. В письме к М. П. Погодину он называет состав книги «всякой всячиной», а в письме М. А. Максимовичу — «сумбуром», «смесью всего», «кашей».

Римский опыт Гоголя позволяет предположить, что источником его представлений об арабесках была не только немецкая эстетика, но и практика античного и ренессансного искусства, в частности римского.

Понятие арабески у Гоголя отражает не просто гетерогенность разнородных фрагментов, включенных писателем в сборник своих произведений, но и наличие движения, способного эти фрагменты соединить в общую форму.

Гоголь вторит Гете, но в более «возбужденном» тоне. Движение арабесочных линий в готическом соборе призвано безостановочно разворачиваться ввысь:

«Линии и бескарнизные готические пилястры, узко одна за другой, должны лететь через все строение. Горе, если они отстоят далеко друг от друга, если строение не превысило по крайней мере вдвое своей ширины, если не втрое! Оно тогда уничтожилось само в себе. Возносите его таким, каким оно быть должно: чтоб выше, выше, сколько можно выше, поднимались его стены, чтобы гуще, как стрелы, как тополи, как сосны, окружали их бесчисленные угольные столбы! Никакого перереза, или перелома, или карниза, давшего бы другое направление или уменьшившего бы размер строения! Чтобы все, чем более поднималось кверху, тем более бы летело и сквозило».

Готическая арабеска должна пронизывать разные миры, и главная ее функция — соединение земного с небесным, материального с идеальным. Арабеска — это и движение, прихотливый полет Пискунова через Петербург, его стремительный взлет вверх по лестнице, это его прохождение через разные слои реальности.

Так же как у Рунге арабеска соединяет миры математики, музыки и живописи, у Гоголя движение прихотливой линии соединяет сон, мираж, грезы и реальность. Немецкий литературовед В. Кошмаль как-то высказал предположение, что имя художника Чарткова в «Портрете» отсылает не столько к чёрту (как обычно считается), но к черте. Это наблюдение Кошмаля развил Юрий Манн, который указал, что повествование Гоголя постоянно строится на нарушении границ, черт, граней, отделяющих один мир от другого, одно пространство от другого. Когда Гоголь пишет:

«Или для человека есть такая черта, до которой доводит высшее познание и через которую шагнув, он уже похищает не создаваемое трудом человека, он вырывает что-то живое из жизни, одушевляющей оригинал? Отчего же этот переход за черту, положенную границею для воображения, так ужасен?»

В этом контексте приобретают несколько иное значение наблюдения Лотмана над гоголевским пространством. Как известно, Лотман считал, что пространство у Гоголя кодируется театральной пространственной моделью:

«Гоголь как бы ставит между своим повествованием и образом реального события сцену. Действительность сначала преобразуется по законам театра, а затем превращается в повествование».

«Первое (пространство) заполнено вещами с резко выделенным признаком материальности (особенную роль играет еда), второе — не-предметами: природными и астральными явлениями, воздухом, очертаниями рельефа местности, горами, реками, растительностью».

Ситуация, по мнению Лотмана, меняется в «Миргороде». Теперь материальная упорядоченность сцены становится материальным хаосом:

«. бытовое пространство «Вечеров. » превращается в «Миргороде» в раздробленное не-пространство. Быт переходит в хаос (раздробленную неорганизованность материи). Что касается фантастического мира, то в «Миргороде» он порождает космос — бесконечную сверхорганизацию пространства».

Эта трансформация еще более закрепляется в «Петербургских повестях». Лотман считает, что в «повестях» бытовой мир окончательно превращается в хаотическую фантасмагорию. Таким образом, противостояние двух миров как parergon’a и ergon’a исчезает. Рама и произведение, хотя и различны в модальностях своей фантастики, относятся друг к другу как два сновидения. Теперь сновидение становится рамой для другого сновидения, и так до бесконечности. Арабеска оказывается именно устремленностью фантастического в бесконечность.

Вычурный контур арабески может быть похож на цветы, листья, животных или иметь абстрактную форму. То есть это усложенный вид клумбы.

В садово-парковом искусстве арабесками называют цветники в виде причудливо переплетенных линий-дорожек, создающих характерный узор на фоне зелени стриженного газона, отсюда название: «клумба-арабеск«.

Во время выполнения арабеска тело опирается на выпрямленную ногу, другая, также прямая, вытягивается назад вверх, одна рука вытянута вперёд, другая отведена в сторону или назад, корпус наклонён вперёд, спина вогнута, вытянутая нога и рука уравновешивают корпус. В русской школе классического танца приняты четыре вида арабеска.

Использование материалов сайта «Шедевры Омска», только при наличии активной ссылки на сайт.

Источник